Приёмыши революции

Алексей вздохнул. Ответ был слишком очевиден.

- Без божьей воли волос с головы нашей не упадёт.

- Праведность Иова была признана самим Господом, до чего нам с тобой далеко. Но Господь, когда пожелал испытать его преданность, отнял у него всё. Нам не выпало таких испытаний, как Иову, но и такого терпения и смирения мы ведь, как правило, показать не можем. Я знаю, что для христиан эта история тоже имеет важное значение, потому и вспомнил о ней, хоть это и очень некрасивое утешение - говорить, что с другими бывало и хуже. И если уж об этом говорить, ты, верящий в распятого и воскресшего бога и грядущее воссоединение в жизни вечной, сумеешь не поддаться отчаянью и бессильной ненависти к убийцам, которая только иссушит твою собственную душу… Сам безвинно осужденный, разве он может оставить без внимания твою боль?

Видимо, тронутый этими словами, Алексей и сказал то, что в здравом уме, владея собой, не сказал бы - а тут просто с языка сорвалось:

- Ицхак, почему же мы с тобой не одной веры!

Ицхак улыбнулся как-то, как ему показалось, хитровато.

- Тут, с верой, такое дело… Тут, понятно, лично моя только позиция, всё же обычным порядочным евреем меня назвать нельзя, я и общаюсь больше с людьми твоей веры, чем своей - так уж сложилось, и много делаю того, что моя вера не очень-то предполагает - так, опять же, сложилось… И от веры этой я, понятно, не отрекусь, потому что это вера моих отца и матери, а убившие мою мать и домочадцев почитали себя христианами - я знаю, конечно, что никакие они не христиане, потому что я и нормальных, настоящих христиан узнал, и это вовремя избавило меня от того, чтоб возненавидеть христиан и желать возместить им кровью за кровь… Но всё же, если б я вдруг пожелал принять вашу веру - сам понимаешь, как выглядело бы это в глазах тех, недостойных имени христиан, однако носящих его… Но я и не вижу смысла в том, чтоб что-то менять, потому что думаю, что не такая уж у нас вера и разная. Это я вывел из жизни вполне мирной с теми из вас, кто соответствует тому, что себе приписывает. Ведь Бог-отец в вашей вере - это тот же бог, которому поклоняемся мы, и главные десять заповедей у нас одни, и пророки, и Пятикнижие… И сам Христос говорил: «Я пришёл исполнить волю Отца моего небесного», «Не разрушить я пришёл, а дополнить». Поэтому вся, какая есть, разница в нашей вере - это, если угодно, как в семье бывает, кто-то ближе с отцом, кто-то с матерью, кто-то с братом…

Это было так неожиданно и так, действительно, просто, что Алексей только и мог спросить растерянно, сбивчиво:

- Ты… действительно так думаешь?

- А почему б мне и не думать так? Большинство из того, что людей разделяет, вообще надуманное.

Алексей опять помрачнел.

- Как же тогда понять то, что происходит в наше время? Когда люди убивают друг друга всего лишь за то, что одни были высокого имени и достатка, а другие - совсем наоборот?

- Ну, это-то не всего лишь! Человек таков, увы, что даже то, что досталось ему с рождения, к чему он не прилагал никаких усилий, готов записать себе в заслуги, и когда Господь отнимает у него это, чтобы он сильно-то не зазнавался, человек возмущается, потому что полагает, должно быть, что Бог ему мог в жизни предначертать только тучные стада и радующее его сердце потомство, и попытку отнять это воспринимает как противление божьей воле. Естественно, что находятся те, кто не согласен понимать божью волю так, и естественно, что мирное решение вопроса между ними невозможно. Они могут это, конечно, иначе называть, эти люди, но они именно исполняют божью волю в этом мире, они, может быть, могут ошибаться, Бог - нет. Было ли это расплатой за какие-то грехи, о которых ты можешь не знать, но знает Бог, или испытанием веры, или испытанием для сделавших это - ведь у них свои искушения, главное - что у Бога всё учтено, Бог всё видит и во всём участвует. Либо мы видим волю Божью в мире во всём, либо ни в чём.

Это было правильно, как ни крути. У Алексея, впрочем, и в мыслях не было хулить Бога, но возможно, и меньшее может считаться хулой, хула невольная ведь тоже грех. Грех говорить «Господь не мог этого желать», потому что в мире ничего не делается без его воли, потому что дьявол никогда не может быть сильнее Бога, и потому что пути Божьи неисповедимы и непостижимы никому из нас.

Алексей вернулся к кровати, снова сел рядом с Ицхаком.

- Если б только можно было понять, почему, за что, в чём каяться…

- Если ты о них, то тут лишь вопрос твоей веры в жизнь загробную, если веришь, то должен утешиться тем, что Господь поступит с их душами в соответствии своей мудрости и милосердию, если были они виновны - зачтёт им их кончину как искупление, если были невинны - то воздаст им сторицей, сокровищами истинными. А если о себе - то думаю, ты не прав, ты не в немилости у Господа, я как раз вижу немалую милость Божью на тебе.

- Что?!

- Сам посуди. Дожить до таких лет при таком-то недуге. Иметь, пусть и не при себе сейчас, близких людей… Сперва - когда о тебе сказали, что ты сирота, я думал, что ты куда несчастней нас с Леви, если тем более твои родители отказались от тебя из-за твоего недуга, а не умерли, когда ты был младенцем. Но по твоим слезам сейчас я подозреваю, что если ты и не жил с ними долгое время, то по крайней мере знал достаточно хорошо и любил… Иметь кого любить - великое счастье, оно куда важнее, чем здоровье. И наконец, то, что ты здесь, хоть твои родные и убиты как преступники, о твоей судьбе позаботились… Если уж на твоём пути встретился… Никольский…

- Его не так зовут на самом деле, - дёрнулся Алексей.

- Да знаю я, - ответил Ицхак.

Это было ещё одним шоком.

- Знаешь? Хотя да, почему бы и не знал…

- Мы ведь с ним знакомы ещё до тебя, я думал сначала, ты знаешь… Когда-то Аполлон Аристархович очень верил людям… Нет, он и сейчас верит, но тогда очень часто верил людям в том, что они сами о себе говорили, и судил по тому, что внешне они производили впечатление благородных, порядочных людей. К счастью, они не успели глубоко втянуть его в свои дела, да может быть, глубоко и не хотели, понимая, что некоторые детали заставят его насторожиться, однако пользовались его помощью, и этого оказалось достаточно, чтобы привлечь к нему внимание Чрезвычайной Комиссии. И поскольку помощью его они хоть и дорожили, но не настолько, ведь была она мала - они решили пожертвовать им, приписав ему больше, чем он на самом деле делал. Якобы, это он у них осуществлял связь с антибольшевистскими силами за рубежом, какие-то важные бумаги якобы через него шли… Не поленились даже написать несколько писем якобы от его имени, образец его почерка у них был, а он таков, что подделать его не очень сложно… Однако то ли подделали всё же не очень хорошо, то ли спутались в каких-то показаниях, за что-то ведь зацепились. А чего стоило поверить? Ведь и родственники у него есть во Франции и Голландии, и посылки из-за рубежа он получает - с книгами и журналами по медицине. Если подумать, очень даже удобная схема, чтобы подобным образом сноситься с сообщниками. И что бы было с Аполлоном Аристарховичем - думаю, понятно, а что было б с нами всеми - это вообще хороший вопрос… Но его отпустили, впредь велев друзей выбирать аккуратнее. Тут ещё надо помнить, что никто из них по образованию и прежней своей профессии не сыщик. Отличать правду от лжи только кажется легко, попробуй представить себя на их месте и скажи, сумел бы быть уверен, что не отпустил преступника, не отправил в тюрьму невиновного? После этого он стал к большевикам иначе относиться. Он и теперь, конечно, по убеждениям с ними не совпадает, да и откровенно не очень разбирается в идейно-политических тонкостях, но он говорит: «Нет ничего хорошего, когда лечить берётся недоучка или дилетант, однако когда человек умирает, а вокруг нет ни одного врача, кто бы взялся - слава богу, что берётся хоть кто-то».

- Почему же ты не сказал? Почему не поправлял, когда я называл его Никольским?

- Понял так, что это зачем-нибудь нужно, чтобы его имя с твоим никак не было связано. Зачем и почему - это я тебе хоть и сейчас предположений сотню выдать могу, но до истины вряд ли додумаюсь. Когда после того разговора перед твоим днём рождения понял, что ты не совсем сирота… В общем, знаешь, не сложно было понять, что с твоей семьёй какое-то такое дело связано, что всё там очень непросто…