Приёмыши революции

Алексей рассмотрел рисунки и схемы, выбирая, что можно попробовать воплотить в дереве, посмотрел на коробку с инструментами, лежащую рядом, на кровати. Роскошный подарок, сказал с нескрываемым восхищением Ицхак. Роскошный и серьёзный, опасный… Да, это верно, маменька, наверняка, пришла бы в ужас от этих разновеликих, но равно острых ножиков, которыми ведь совершенно ничего не стоит пораниться. Но ведь саблю, как атаману казачьих войск, ему носить не возбранялось… Если быть осторожным, то ничего плохого не случится, ведь не ранятся же люди каждый раз, когда берут в руки что-нибудь острое… Может быть, маменька, с её извечным беспокойством, могла воспринять такой подарок даже как дурное намеренье, но Алексей полагал, что дурным это намеренье как раз не было, а было изъявлением веры в его умение самому позаботиться о себе и желания приобщить его ещё в чём-то к полноценной жизни, которой сам он отчасти немало боялся. В конце концов, это ведь был тот человек, который, встретившись с ним взглядом в коридоре, отказался поднимать его. В жизни тяжело больного, Алексей уже знал, есть две огромные опасности, которые он может создать себе сам, выбрав неверный путь - слабость и капризность паразитирующего существа, требующего, чтоб все вокруг заботились о нём и исполняли его желания, и безумие отрицания своей болезни, бездумного бросания навстречу опасности. Верный путь лежал где-то посередине, хотя вернее будет сказать - в стороне, над этими нерассудочными позициями, в области спокойного понимания действительного своего положения в сочетании с желанием, несмотря на это, жить, жизнью возможно более полноценной и осмысленной, чему он только начинал учиться…

Со второй половины августа, уверившись, что состояние нового воспитанника стабильно хорошее, Аполлон Аристархович стал понемногу разрешать ему гулять. Доктор, как сразу заметил Алексей, постоянно находится в поисках золотой середины между естественным для врача желанием оградить пациента от потенциальной опасности и потребностью его, как опекуна, воспитателя помочь его подопечным влиться в жизнь, быть в ней не незваными гостями, которым самим неловко за праздничным столом… Гуляли вдвоём-втроём, редко всем гуртом и никогда поодиночке, что понятно. Аполлону Аристарховичу свободная минута выпадала не так часто, если он не сидел дома за переводами, то ездил куда-то с этими переводами, с докладами, с лекциями для молодых коллег, или решал хозяйственные вопросы - так, привёз свежеизготовленную вторую, вдобавок к забранной из починки, коляску, пока они стояли неиспользуемыми, чему он исключительно радовался, но нужно быть во всеоружии. Чаще всего Алексей гулял с Леви и Ицхаком либо с Миреле и Лилией Богумиловной. Маршрута, как правило, заранее не выбирали, действовали, как говорила Лилия Богумиловна, по старинному мудрому принципу «куда глаза глядят». Ходили по улицам, на перекрёстках совещаясь и что только не проводя голосование, куда повернуть, глазели на восхитительно красивые или наоборот, диковинные и уродливые здания, Лилия Богумиловна или Леви рассказывали остальным, если сами знали, что это за здания, кто в них жил или живёт или что в них находится, читали лозунги и листовки, расклеенные на столбах и просто на стенах, иногда садились в трамвай и проезжали две-три остановки - так же без конкретной цели, куда-нибудь. Такие прогулки были делом принципиально новым, прежде немыслимым для Алексея, не представлявшим даже, что возможно гулять не по парку или живописным окрестностям какого-нибудь дворца, а просто по улицам города, да ещё и не в автомобиле, а пешком. Конечно, разве можно было даже помыслить о таком риске! Кто-нибудь мог толкнуть его в сутолоке на каком-нибудь людном перекрёстке, или сам он мог удариться в трясущемся и подпрыгивающем трамвае, а Лилии Богумиловны и Ицхака не хватало для того, чтоб надёжно заслонять его от возможных травм. Вот поэтому очень редко они выходили всей компанией - предупреждать опасности сразу для троих больных было бы сложно. Когда всё же отправлялись все вместе, то шли как правило в какой-нибудь парк - их любимым был один, маленький и довольно неухоженный, где на клумбах уже совсем дикарями росли полуобщипанные цветы - Лилия Богумиловна пояснила, что сама пару раз наблюдала, как парни тишком, полагая, что никто не видит, рвут тут цветы для своих девчонок, и Алексею стало чуть менее грустно смотреть на эти бедствующие клумбы - не служат ли цветы физическим выражением прекрасных чувств, если чьим-то сердцам они помогли соединиться - не лучше ли это, чем просто отцвести и увянуть? Иногда заходили в сад при гимназии, который теперь закрытой территорией не был. Теперь, по новому порядку, девочки и мальчики будут учиться все вместе, говорила Лилия Богумиловна.

- Как это? Зачем?

- Такое распоряжение новой власти.

- Но это ведь как-то… так не делают ведь!

- Ну, теперь делают. Раньше вот девочек вообще не учили, надобности не видели, а потом открыли и гимназии, и институты… Реформы. Их всегда сперва не понимают.

- Но почему вместе?

- Ну, чтобы никого не учить лучше или хуже, а всех одинаково.

- Как это - одинаково? Ведь девочкам и мальчикам разное нужно, потому что различные им в жизни уготованы задачи…

- Ну, если уж могли женщины с мужчинами бок о бок работать по десять, двенадцать, шестнадцать часов - то могут, наверное, и их дети все вместе учиться, независимо от пола… Ох, Антоша, много тебе ещё предстоит узнать и понять. Что удивляться, тут и взрослые многие бывают озадачены и к новому привыкают с трудом…

Иногда ему хотелось попросить пойти к Кремлю - ведь он не столь далеко отсюда - чтобы посмотреть на тех, кто сейчас правят Россией. Аполлон Аристархович, улучив минутку, когда были они в комнате одни, сказал, что хоть понимает его интерес, однако пока это, прямо сказать, нежелательно, неосуществимо, и пока лучше ему об этом не думать.

- Почему? Потому что к ним, наверное, нельзя просто так придти, любому желающему, а без очень важного дела, и меня не пропустят?

- Ну нет, это не так, конечно. Любой может попроситься на приём к любому из комиссаров и к самому Ленину, и рабочий, и крестьянин, и солдат. Я сам, например, бывал, и не один раз… Но сам представь, сколько желающих - и не только из Москвы, и даже не только из Москвы и Петербурга, а со всей России, так вот много ли у этих людей свободных минут? Но не в этом даже дело. Просто там же, рядом с ними, могут оказаться люди, которые могут узнать тебя, а это может иметь последствия нехорошие.

- Какие такие люди? Те, кто… кто планировал нашу смерть осуществить чужими руками? Почему же они держат рядом с собой таких людей? Неужели они до сих пор не раскрыли и не переловили всех тех, кто желал приписать им нашу смерть?

Аполлон Аристархович грустно усмехнулся.

- Это, дорогой Алексей, вопрос очень непростой. Во-первых, как ни обидно, быть может, сейчас я это скажу, однако у них есть много и других дел, кроме как ваша семья. Со всех сторон на них наступают белогвардейцы и интервенты, изнутри вредят различные противостоящие им элементы, а при этом нужно обеспечивать порядок, восстановление хозяйства, пострадавшего от войны и беспорядков, бороться с нехваткой продовольствия… Во-вторых - борьба идёт, но такая борьба никогда не бывает лёгкой. Советы - потому и Советы, что в них собираются люди, которые смотреть на один и тот же вопрос могут очень по-разному, но их не считают правильным гнать на одном только этом основании, пока они не начинают советовать что-то совсем уж недопустимое.

Алексей кивнул. Потом вспомнил о другом услышанном и зацепившем.

- Так значит, вы видели Ленина? И какой он?

Он немного слышал ещё в Тобольске, как взрослые между собой обсуждали приход к власти Ленина и его сподвижников, и судя по тону, Ленин несомненно был фигурой мрачной и опасной. Алексей долго ждал, что Ленин, наверняка, приедет к ним, чтобы лично наблюдать за тем, как их казнят или хотя бы посадят в тюрьму, но дни шли, а ничего не происходило. Почему за столько времени Ленин так и не вспомнил про них? Когда в апреле пришло распоряжение, что папеньку велено доставить в Москву, и маменька и Мария отправились с ним, а потом пришли от них письма, что их оставляют в Екатеринбурге и возможно, это снова надолго, Татьяна, Ольга и взрослые очень удивлялись этому. Объяснено это было тем, что на дорогах неспокойно, и велика опасность не довезти их живыми. И складывался странный вывод, что их смерти в большей мере могут хотеть какие-то простые, самые обыкновенные люди, чем зловещий предводитель этих бунтовщиков Ленин.