Страница 169 из 193
- Ну, это хорошо, что ты кроме работы что-то ещё себе в жизни резервируешь.
- Римма, для меня в жизни есть три важные вещи - моя семья, моя работа и ты. Три - это не очень много, поэтому ни от чего из этого я не хочу отказываться.
А потом состоялось событие уже менее массовое, но не менее, пожалуй, торжественное - выдача новых документов. Когда-то, недолгое время, у них уже были паспорта, но даже если бы они уцелели - теперь необходимо было внести в них некоторые изменения. Во-первых, для Марии, теперь Скворец и матери двоих (всё-таки двоих!) детей. Во-вторых, для Татьяны, пожелавшей оставить себе фамилию Ярвинен. Переоформлено было удостоверение Насти. Оформлено для Аполлона Аристарховича опекунство над Алексеем. И оставались последние драгоценные дни, даже часы до того, как их снова будут разделять расстояния, но связывать длинные, написанные поубористей для экономии бумаги, восторженные и драгоценные письма…
========== Осень 1919. Гостья ==========
Осень 1919 г, Москва
Великая княгиня Ксения была в сложном положении. Когда она, как и ближайшие её родственники, получила от Советской России приглашение на предстоящий процесс, посвящённый в том числе судьбе семейства последнего российского императора, она, как и её родственники, разумеется, отказалась принимать участие в планируемом низком фарсе. Попросту, хоть представителям иностранных держав и гарантировалась полная неприкосновенность - верилось в это в здравом уме мало кому, а рисковать своей свободой, достоинством и жизнью стоит ради чего-то большего, чем театральные представления большевиков. С прессой по этому поводу Ксения Александровна была весьма сдержанна, не показывая глубины своего возмущения и скорби, и просто ответила, что не верит, что большевики действительно могут предоставить полную и достоверную информацию о судьбе последней царской семьи, раз уж не предоставили до сих пор.
Однако когда уже на следующий день, благодаря телеграммам наиболее расторопных, не жалевших денег, чтобы оказаться первыми, газеты взорвались безумной сенсацией - ей стало не по себе. Она ещё готова была допустить, что отдельные представители прессы или повредились умом, или окончательно потеряли всякие зачатки совести, но когда на второй день не было уже ни одной газеты, которая не поместила бы о втором дне грандиозного процесса хотя бы самой осторожной и скромной заметки - и были это даже безусловно респектабельные издания, о бульварных газетёнках попросту не приходилось говорить - она поняла, что реагировать придётся. Первые просьбы прокомментировать к ней уже поступили, пока их ещё можно было игнорировать, но это не может длиться долго. Сестра расстрелянного императора не может не отреагировать на известие о чудесном воскресении её племянников, тем более при том контексте, в котором эта новость звучала. В глубине души она, пожалуй, могла б мечтать, чтоб этот день никогда не наступил, но будучи женщиной здравомыслящей, конечно, никогда бы так не сказала - глупейше было бы попрекать реальность за то, что она оказалась столь абсурдна в своей одновременной красоте и отвратительности. В том же состоянии смешанных чувств находилась и вдовствующая императрица, попеременно то понуждающая дочь скорее ехать в Советскую Россию и, по возможности, привезти сюда сразу всех «бедных детей», то с тем же жаром умолявшая её никуда не ехать, не рисковать собой. Ксения же понимала, что принимать решение нужно быстро, ввиду упоминания, что по окончании процесса и всех процедур, связанных с удостоверением их личности и оформлением новых подлинных документов племянницы планируют вернуться в те города, где проживали последний год, и тогда разыскать их будет значительно труднее, поэтому, не откладывая дела в долгий ящик, связалась с посольствами, поинтересовавшись, может ли она всё ещё воспользоваться высланным приглашением, хоть и уже не в связи с процессом, а для того, чтобы повидаться с родственниками, и вскоре получила ответ, что никаких препятствий к её визиту со стороны советского правительства не будет, но визит этот может быть ограничен сроком в неделю, а так же она должна предоставить полный список лиц, с которыми намерена повидаться. Не то чтобы что-то из этого было для неё удивительным - Ксения Александровна не столь давно покинула Советскую Россию, чтобы жаждать пребывать в ней долее недели, она полагала, для обстоятельного разговора с выжившими родственниками достаточно и дня, главное, чтобы хлопоты по их вывозу не заняли больше времени - вероятно, советская сторона будет чинить к этому какие возможно препоны, для чего в том числе и предусмотрен этот недельный срок, и возможной слежке за собой она тоже не собиралась удивляться. Но всё ещё большое количество иностранных наблюдателей и прессы в Москве позволяло ей надеяться, что они будут не слишком развязны в своих действиях.
О том, чтоб ехать одной, не могло быть и речи, но предложение Сандро, настроенного ещё более скептически, чем она, ехать вместе с ней, а лучше вместо неё, она решительно отвергла - «слишком много Романовых сразу» могут быть для большевистских властей слишком соблазнительным поводом для показательной нервозности, и в этом смысле лучше ехать представителю-женщине, чем представителю-мужчине, великая княгиня должна восприниматься как-то безобиднее, чем адмирал императорского флота. Для Сандро всё это звучало, конечно, совсем не убедительно, но ему пришлось попросту смириться. В конце концов в провожатые Ксения Александровна взяла знакомого датского доктора и его супругу, в которых понимание всех рисков всё же уступало обычному житейскому любопытству посмотреть на Советскую Россию.
Несколько удивила её скромная по количеству встречающая делегация, ни вооружённых отрядов, ни попросту достаточно большого количества зевак поблизости не наблюдалось. Как ей позже объяснили, широкой огласки о её предстоящем визите не было, так как нет никакого смысла объявлять о визите частного лица. К тому, что она частное лицо, она вполне привыкла, хотя толпа провожающих в Копенгагене была всё же значительной - в основном состоящей, конечно, из русских эмигрантов. Многие плакали и неуверенно порывались ехать с нею вместе, чтобы защитить дорогую княгиню, если вдруг что. Тут на неё некоторое внимание обратили лишь в связи с посадкой в машину, по виду явно правительственную, и только.
Их разместили в более чем скромной гостинице - той самой, где остановились и Ярвинены, что было очень удобно - большой удачей было б поговорить первым делом с Татьяной, которая, кажется, была наиболее сдержанна в своих высказываниях на суде, и всегда отличалась наибольшим в семье здравомыслием, и уже при её посредстве разговаривать с остальными. Но Ярвиненов на месте не оказалось - Татьяна, пользуясь возможностью, показывала детям Москву, и сейчас они ещё не вернулись. Зато туда сама явилась Ольга, уже извещённая о приезде тёти. Ольга задерживалась в Москве несколько дольше первоначально ожидаемого, в связи с хлопотами об имуществе Анютиной матери и наследстве. Дело в том, что, вкупе с возвращением имени и оформлением документов, решался вопрос об имуществе Романовых, ещё летом 1918 перевезённом в Москву. Понятно, что большая часть, как и недвижимое и движимое имущество до того, было добровольно-принудительно национализировано, но некоторая часть «личных вещей» - одежды, драгоценностей, икон, предметов искусства - была передана живым Романовым для раздела между собой. Теперь, собственно, Ольга решала судьбу своей доли, то есть, искала возможность продажи наиболее ценных вещей. С этим вопросом, по большому счёту, она и пришла к тёте - узнать, может ли она посодействовать в поиске покупателей за границей. Ксения, только недавно распаковавшая свой невеликий багаж, усадила племянницу в кресло, предложила кофе и некоторое время просто молча изучала её, отмечая произошедшие в ней перемены. Похудела, повзрослела, выглядит более серьёзной и, как ни странно, спокойной, уверенной в себе, чем была в прежней своей жизни. Во всяком случае, первое впечатление нервозности и отчаянья, которое было, когда она только переступила порог, вскоре сошло на нет. По-видимому, оно было больше следствием естественного волнения ввиду встречи с приехавшей родственницей и собственного впечатления Ксении от разговора о продаже драгоценностей. Хотя отказываться от него так скоро великая княгиня не спешила.