Вопрос веры

В медблок, на ходу продолжая вытирать руки о какую-то тряпицу, вошла незнакомая Дэвиду тощая русоволосая девушка с каким-то очень уж блёклым, невыразительным лицом.

– Ну, кажись, уговорили мы этот радар… Чуть он нас не уговорил. До чего ж у них системы все вредные, насилу все вместе разобрались, там такие щели – только мне и пролезть, половина кабелей то ли погрызены кем, то ли попортились от времени так удачно… На пробой-то непохоже… Что, Далва, и физиономия у меня вся в грязи? Дай спиртик, оботрусь, да посмотрю, что я для этого прибора могу сделать… Вряд ли много-то, в центаврианской технике я не шибко понимаю, в медицинской тем более… Тут Хирн говорил, мальчика раненого сильно тяжело доставили?

– Более чем тяжело, - нахмурилась Далва, - я эти часы на нет сошла, всю базу обегала, кровь искала, у кого его группа – так те пилоты, им ещё в бой… Слава богу, Иржан вот нашёлся, перельём хоть немного.

– И то славно… Я свою б дала, да моя и людям не полезна. Прямо не по себе мне, что я сделать-то могу сейчас… Он же без сознания, мне говорили, даже не поговоришь… мне-то, сейчас-то… И так тишина эта, так ещё с нервами… - её светлые, грустные глаза остановились на Дэвиде, - новое лицо. Тоже из команды Рикардо?

– Я Дэвид. А вы… Из отряда Зака, да? Я вас по Эйякьяну не помню, значит, вы из Ледяного города?

– Я Мисси. Да, не из Йедора только, из Лапландии. Значит, ещё люди прибыли? Кто ещё?

– Андо был, он с раненым и прибыл. Но уже снова убыл… Тут кто в лес, кто по дрова, пока всё равно не все собрались, Табер его в горы потащила, тело Энтони искать.

Дэвид невольно отметил, что в глазах Мисси мелькнуло какое-то странное выражение, и кажется, именно оно заставило Адриану нахмуриться.

– Мисси, я ведь…

– Да помню я, что говорила. Это просто обидно мне немного, что снова разминулись мы, тогда тоже в Йедор я приехала через три дня только, а раньше было как, с детишками-то… Ну да ничего, вернётся же ещё.

– Так всё, молодёжь, - улыбнулась Далва, - идите, тусуйтесь в другом месте. Вы мне в приёмном покое, конечно, не сильно мешаете, но порядок должен быть.

Дэвид и Мисси, поддерживая под руки Адриану, вышли, Ада семенила следом.

– Он-то как, Андо – сам не ранен? Что они, вдвоём только полетели? Взяли бы, что ли, для охраны кого, путь не ближний свет, и они, поди, над этим ущельем до сих пор кружат, ровно вороны…

– Мисси, он справится.

– Я знаю, Адриана, а всё ж ты очень спокойно об этом говоришь. Ты тогда и не показала мне, какой он, и других просила.

– Потому что тебе будет больно, Мисси, а я этого очень не хочу. Он не такой.

Мисси отвернулась.

– Знаю я, что не такой. И никто не такой, и не будет… Только вот… Ты эту боль, Адриана, видела – как тебе за него не страшно?

– Я в него просто верю.

– И я верила. Все мы верили… И верим… Извини меня, Адриана. Я не хочу твою тревогу растравлять. От тишины это всё просто… Если уж так говорить – правильно это, что он с Табер полетел. Вера – единственное ведь оружие против смерти.

У Дэвида было странное ощущение сюрреалистичности происходящего. Словно они говорят на каком-то своём языке, в какой-то своей, особой знаковой системе, о том, что понятно только им. Вроде бы, конечно, говорили они об Андо… Но под словами об Андо сквозило что-то ещё, что-то невыразимое вполне, непостижимое и глубокое, как целое море молчания. И – от тревоги ли за Диуса, или от чего-то другого – это непонятное в их речах как-то особенно напугало его. Извинившись, он покинул их и побрёл, в поисках места, где мог бы спокойно поразмышлять и привести чувства в порядок, но, хотя база была большая, а их как будто не так много, найти уединённое место было непросто. К тому времени, как в одном из коридоров он столкнулся вновь с Заком Алланом, он в этой идее даже, в общем-то, разочаровался.

– Что лицо такое? Случилось что-то?

– Ничего нового, в общем-то. Просто… Хотя непросто на самом деле, очень непросто… Я вспоминал… Мы всё это время, конечно, волновались за каждого, кто отправлялся куда-то далеко, но ведь на самом деле… На самом деле и представить такого не могли и не хотели, чтобы кто-то действительно погиб. Сначала Кристиан, Селестина, другие… А теперь вот… Милиас, говорят, может умереть, и Энтони, Ше’Лан, Эмилия… Это совершенно невозможно осознать. Я закрываю глаза и вижу Ше’Лана живого, и невозможно поверить, что живого, улыбающегося, этого доброго Ше’Лана нет. Что вот так, одним взрывом – всех… Но ладно – друг, это не так ещё… Табер повезла Андо в то ущелье – найти тело Энтони, совершить над ним обряд… Хорошо, когда во что-то такое веришь, а я вот не верю, что это действительно может унять её боль. Вы спасли Амине Тжи’Тена, но хоть грешно так думать – вам не стоило спасать Табер, оставили бы её там, взяли бы кого-то, у кого не осталось там возлюбленного, или уж обоих брали… Но конечно, как вы могли знать… И Мисси… У Мисси ведь тоже… кто-то остался там?

– У Мисси? Ну… почти все телепаты там из её поселения были, кто-то даже из тех, кто с ней в одном доме жил, женщина одна, например.

– Я о другом. Она тоже потеряла там возлюбленного?

Зак выглядел озадаченным.

– Ну, не так чтоб я прямо всё о них знал… Но насколько я понял, у Мисси не было возлюбленного. На корабле, по крайней мере, да, кажется, и вовсе.

– Значит, мне показалось… Показалось, что о смерти, о вере, как единственном, что спасает… она говорила с такой болью… Просто, подумалось мне – вот, все люди когда-нибудь узнают, что такое любовь, но не у всех она одна… Люди иногда говорят – умереть в один день, но ведь очень мало кто умирает в один день… Большинство людей, как бы ни плакали, принимают это, отпускают, и могут говорить спустя время со светлой улыбкой: «мой покойный супруг». Их раны заживают. Но бывает любовь прямо страшная… Когда действительно жизнь друг без друга немыслима… Пока такие любящие вместе – немногие сравнимы с ними в этом счастье, но когда один умирает – мир, который раньше был прекрасным, затопляет боль, и тот, кто остался – он всё равно больше не живёт… Мне показалось, у Табер так. Она говорила ровно, спокойно, она даже не плакала… Но я смотрел на неё и видел – в этом месте смерть нанесла миру огромную рану, которая не затянется никогда, пока смерть не заберёт и Табер тоже, и горе смерти, если там она не вернёт ей его. Наверное, конечно, неправедно говорить так о Табер, она рейнджер, её учили тому, как расставаться – и держать при том в узде свой дух, тому, чтоб всегда быть готовым отдать жизнь… Ну, так она свою готова была отдать, не его… Зак, что с вами?

– Так… Личное… - Зак изо всех сил старался стереть с лица мрачно-злое выражение, получалось не очень, - просто напомнил… Хотя тут рад бы забыть, пожалуй. Нет, ты не виноват, и они не виноваты, милые, хорошие все люди… Но у них там своё, знаешь, нечего даже лезть… Мисси – она же тоже из Ледяного города, из этих сектантов.

– И? простите, я, наверное, задеваю что-то, что для вас тяжело, а мне знать не положено. Я не хотел…

– У них там своя… вера… Ты только не думай, в смысле, что меня Мисси как-то раздражает или… Да нет, все они, по-честному, раздражают…

– Вы не любите телепатов.

– Да кто ж их любит… В смысле… Ну, я не то хотел сказать… В конце концов – они были мои люди, а я их командир, это имело значение, а не что я там люблю или не люблю… Но тяжело, конечно, когда у тебя команда на две половины делится, такие неодинаковые… Они не конфликтовали, конечно, даже вообще любезными были… Просто держались особняком всё равно…

Зак опустился на небольшую металлическую тумбу, Дэвид остался стоять рядом.

– Вас это нервировало? И вам… теперь неловко за это перед их памятью?

– Наверное, и так. Вообще, знаешь, вот когда говорят – команда… Команда – это что-то единое, но конечно, прямо идеального единства всё-таки никогда не бывает… Слаженная команда – это обычно когда её члены хорошо научились свои какие-то внутренние неурядицы засовывать подальше, когда дело требует. Всегда так было, всегда так будет. Но вот как мне… повезло с командой – это не каждому везёт… Нет, я не жалуюсь, боже сохрани, дали задание – так будешь хоть с пак’ма’ра работать, хоть с телепатами, и ничего гундеть. А чего я там не понимаю – это мои проблемы. Но вот теперь я смотрю и думаю – служивый человек, он всегда трус. Потому что за приказом, за этой вот необходимостью как бы прячется… Я, кажется, вообще лучше всех прятаться научился, иногда сам себя не найду. А если найду – так испугаюсь, ну и рожа. Рейнджер – он должен быть чист в помыслах… Чист в помыслах, понимаешь? Так вот это как… рубашку, бывает, достанешь – вроде чистая… пока не положишь рядом с новой. Тут и понимаешь – ба, вся серая уже, манжеты зашорканные, и там пятно, и сям. И ведь стиранная… Просто не отстирывается уже ничерта. Такой и быть. Только рубашку выкинуть можно, а душа какая есть, с такой жить. Оттого и злость – ведь вот спросить, за что я себя виноватю? Это ж удобно так… ты солдат, ты безопасник, ты рейнджер… Всё прекрасно, всё просто, есть приказ, есть дело… Как человека себя и забыть можно. Пока кто из учителей – чтоб вот тоже их, этих минбарцев – ковырять не начнёт. Найди, мол, себя, найди свой страх… Зачем мне себя искать? Мы и порознь нормально… А эти вот – смотрят так, как будто меня точно где-то встречали, и если прямо вот сейчас не отошлю с каким-то заданием – непременно расскажут, как там я и что я себе передавал.