Наследие Изначальных

Нирла долго зачарованно любовалась заколкой на своих волосах — простенький «крабик» казался ей настоящим королевским сокровищем.

— А почему вы сама его не носите?

— Потому что он детский, Нирла. Я уже выросла из таких, и на работе было бы уже как-то вообще несолидно. Но я взяла его с собой, как память. Мама подарила мне его на десятый день рождения…

Девочка несмело коснулась жестковатых рыжих волос.

— У вашей мамы такие же волосы?

Дайенн улыбнулась, почувствовав, что от этого лёгкого касания ей вдруг стало очень хорошо. Это ведь значит, что девочка больше не боится её, доверяет ей…

— У моей мамы вовсе нет волос. Она минбарка.

— А… как же…

— Я приёмная дочь.

Нирла задала вопрос, показавшийся ей логичным, и показавший Дайенн ещё большее доверие и расположение девочки к ней.

— Ваша родная мама вас бросила?

— У меня не было родной мамы, Нирла. Вообще не было. Мы с братьями и сёстрами были выведены искусственно. То есть, конечно, от кого-то были взяты те клетки, из которых мы были созданы, но это было множество мужчин и женщин, среди них невозможно выделить каких-то конкретных маму и папу. В любом случае, сейчас они все мертвы, и…

— Вам грустно из-за этого?

Сколько раз, в той или иной форме, этот вопрос возникал перед ней, сколько ещё будет возникать?

— Не знаю, Нирла, из-за чего мне больше грустно… Нет, жалеть о том, что мой мир погиб, я не могу, всё-таки они были… думаю, ты слышала, они были очень злыми. И вряд ли изменились бы настолько кардинально, чтобы сейчас дружить с мирами Альянса. Скорее, мне грустно, что я… Нет, не что у меня не было мамы и папы, потому что были ведь, замечательные мама и папа, которых я очень люблю… Но вот именно потому, что я была выращена не так, как это было принято у моей расы, я имею понятия о любви отца и матери, о тепле родительского дома, о том, что семья — это очень хорошо… И мне грустно, что я была рождена не как плод любви неких мужчины и женщины, а как… образец. Идеальный образец своей расы, идеальный солдат…

Нирла шмыгнула.

— У моей мамы нас было пятеро… Ну, пятеро, кого я помню… Были и другие, кто-то умер, кого-то продали, как меня… Мама не мыла нас и не одевала, вот как вы меня, и никогда ничего не дарила. Она оставляла нас, чтоб было, кому работать, а других продавала маленькими… Но за маленьких мало дают, потому что они могут и не выжить, поэтому мне дали подрасти до десяти, а потом продали… Знаете, что грустно? Вас-то сделали явно с большей любовью, чем меня.

— Алварес, это, вроде бы, твоё? Будь внимательнее, при уборке так могло пропасть навсегда.

— Спасибо, — Вадим, кажется, дико смущённый, принял с чешуйчатой руки коллеги мелкий поблёскивающий предмет, — похоже, застёжка сломалась…

— Я давно хотел спросить, — вытянул шею Сайта, — что означает этот амулет? Ведь это амулет?

— Не совсем, — улыбнулся Вадим, — это знак принадлежности, принятый у меня на родине.

— Принадлежности к чему?

— В данном случае — к комсомолу. Это организация идейной молодёжи, вступление в неё — это, своего рода, определённый этап взросления…

Сайта поднёс значок поближе к глазам, внимательно изучая блики на багровой и золотой эмали.

— И чем занимается эта организация?

— Объединением активной молодёжи нашего мира, обучением, воспитанием, решением тех задач, которые требуют молодой энергии. Будь то стройка, уборка урожая, фестиваль… Нет, это не наше изобретение, это одна из тех вещей, которые мы взяли с Земли. Конечно, в энциклопедии, сброшенной в 71 году Гидеоном, было по верхам, многое об октябрятах, пионерах, комсомольцах мы узнавали потом сами, а что-то просто изобретали заново, потом это совпадало или не совпадало с тем, как это было на Земле…

— Забавно, — протянул Махавир, — что ты, инопланетянин, знаешь о некоторых земных вещах больше, чем я, землянин. Хотя я один раз видел в музее октябрятскую звёздочку… У тебя такая, наверное, тоже есть?

— Есть, только она дома осталась, у мамы. Нас с Элайей приняли в октябрята позже всех — его по причине болезни, меня просто потому, что мы и приехали на Корианну, когда мне было десять лет. Соответственно, и в пионеры нас приняли позже. А до комсомола у Элайи уже не дошло…

Он рассказывал, а перед глазами невольно вставали картины прошлого. Те зимние каникулы, когда он несколько дней гостил в доме Александеров, ёлка, наряженная Виргинией для Офелии, потому что Элайе, как оказалось, это уже не близко, и звёзды на его ладонях…

— Так странно, пятиконечная и шестиконечная.

— Элайя, ты знаешь, что я сейчас скажу. Прости, но ты сам всё понимаешь. Держишь на одной руке значок с лицом Ильича, на другой — это. Ты понимаешь, что придётся делать выбор.

Разновеликие зрачки дрогнули, выдавая волнение и расстройство.

— Неужели нельзя не делать этого выбора, не отказываться ни от чего?

— Нельзя. Ты знаешь не хуже меня — октябрёнок это будущий пионер, пионер это будущий комсомолец, комсомолец это будущий партиец…

Он отвёл взгляд, нервно и обиженно кусал губу — Вадим видел это в отражении в висящем на стене зеркале.

— Это не обязательно, ты это тоже знаешь. Нет правила, чтобы все вступали…

— Но ты же вступил. Ты жалеешь об этом? Я думал, ты был рад, что нас обоих приняли в октябрята. Но при этом ты держишься за религиозные предрассудки…

— Вадим, ты не веришь, что бог есть…

— Нет никакого бога. Я тебе много раз это говорил.

— А я — знаю, что бог есть. Он спас мою мать и меня, и он указывает верующим в него путь во тьме.

Вечерело, в окно было видно, за ветвями деревьев сада, зарево прожекторов далёкого завода. Эти столбы света Элайя любил, конечно, сравнивать с тем из легенды про путешествие богоизбранного народа через пустыню, чем неизменно раздражал Вадима.

— Тётю Офелию и тебя спас доктор Гроссбаум, и я благодарен ему за это. А вот за то, что он забивает твою голову этой чушью, я ему спасибо сказать не могу…

— Это не чушь, и он не забивает мне голову, я сам его спрашивал! Потому что это важно для меня!

— А вот это, — Вадим показал на пятиконечную звездочку, — для тебя не важно? Ты думаешь, можно носить это просто как украшение, что это ни к чему не обязывает? Ты думаешь, эти две разные звёздочки можно просто носить одновременно, и ничего в этом страшного? Тебе всё равно придётся выбирать, Элайя. Я хочу, чтоб ты сделал правильный выбор…

…Вспоминать всегда тяжело. Сейчас, с высоты возраста, понимаешь — другие нужны были слова, не такие неловкие и неубедительные, кажется, что сейчас нашлись бы аргументы, чтобы убедить, донести… Только вот это уже никак не проверишь. И эти слова остаются тяжёлым камнем на сердце — невысказанные, никому не нужные.

— Это нечто… невероятное! — Дайенн потрясла стопкой мелко исписанных листов — итогом своей беседы с Раймоном Зирхеном, — если б мне кто-то рассказал о подобном — я б не поверила… Анализы, конечно, ещё нескоро готовы будут, я их смогу только в следующую смену забрать… Я не усну сегодня, это точно! Я не могу себе представить, как зародилась такая жизнь, каков был её эволюционный путь. Как они, вообще, функционируют — это невозможно постичь, но это… По сути, они… Они ведь, можно сказать, не нуждаются в еде вообще. Любое живое существо ест и выводит продукты жизнедеятельности, эти процессы могут иметь самые разные виды и формы, но всегда они есть! Когда есть хоть какое-то тело, энергетические формы жизни не учитываем… У них — нет. Поглощением чужой крови они восполняют природный недостаток красных кровяных телец, но за исключением этого они — практически долгоиграющая батарейка, их организмы функционируют, без какой-то подпитки извне, весь срок своей жизни, видимо, пока не выработают весь ресурс, отпущенный с рождения… Получается, что порок крови, схожий с нашим малокровием, их единственная проблема. Точнее, единственная проблема здорового ранни…