Наследие Изначальных

— Потому что твоя мама верна памяти твоего отца?

— Ну, я-то её об этом точно не просил. Я ведь его не знал, я только с её слов знаю, что он был лучшим мужчиной на свете. Если б она полюбила кого-то другого, я бы его считал за отца, и всё было бы нормально. Я не пойму, ты ведь любишь тётю Виргинию, неужели ты действительно мог бы променять её на какого-то Волкова? Нет, я не хочу сказать, что он плохой, я его не видел, чтоб так говорить…

Элайя отводил взгляд, дулся.

— Люблю. Она хорошая, да… Но это… это неправильно.

— Почему? Потому что какие-то люди, которые давно умерли, и твою семью не знали, так считали?

Надо было раньше сюда приехать, сказал он как-то в разговоре с Ганей — до того, как доктор Гроссбаум навнушал Элайе всей этой чуши. Да уж, действительно. Во-первых, как будто это так вот просто — взял и приехал, куда вздумал. Во-вторых — вот Дэвид и Диус тут с ним с самого начала, если уж они не оказали влияния большего, чем Гроссбаум, только иногда заезжающий на Корианну, а в основном влияющий посредством видеозвонков, то с чего бы ты смог?

— Бог так считает, а бог никогда не умирал. И разве то, что мама чуть не сошлась с этим Волковым, а Виргиния с Цаммиу… разве это не значит, что быть им вместе — это неправильно?

Доктор Гроссбаум, говорил ещё потом Ганя, больше влиял даже тем, что просто существовал, был Элайе известен. Замещал собой в его жизни образ то ли отца, то ли дедушки, даром что ни на кого из них не был похож и отдалённо — а может быть, и именно поэтому. Потому что имел мужественную и при том располагающую наружность, потому что хоть сам не занимался лечением Элайи, но именно он нашёл специалистов, которые хоть что-то могли сделать, потому что был любящим отцом своим детям…

— Но они тем не менее вернулись друг к другу, разве нет? Твоя мама говорит, что доктор Волков ей просто симпатичен, потому что он очень умный и добрый, но у неё в мыслях не было принимать его как мужчину. Только как друга. И Виргиния это поняла. А нарком Цаммиу просто напомнил ей о днях юности, о Гелене и Андресе и их приключениях на Бриме. Она говорила, что в другой ситуации она могла бы влюбиться в него, но она любит твою маму.

— Любит, ага. И при этом ей было нормально, что этому Цаммиу просто хотелось переспать с землянкой…

Вадим потом жалел, что и расспрашивать-то Элайю смысла нет, для него тогда этот недолгий гость был просто мужчиной, к которому, как он думал, уйдёт Виргиния, а не удивительной личностью, о которой позже они узнают в школе. Цаммиу умер в тот год, когда Вадим приехал на Корианну. А ведь он тоже был ещё не старым, просто всё перенесённое в жизни сказалось.

— Многовато, Элайя, ты подглядываешь взрослых мыслей.

— А что такое? — ощетинился мальчик, — это, значит, не они виноваты, что такое думают, а я, что узнал об этом? А если б я не знал — можно и дальше делать вид, что всё хорошо?

Что ж, Цаммиу ни в каких изменах, или даже мыслях об изменах, можно было не обвинять — он к моменту тех событий три года как был вдовцом, а верности умершим Элайя и от своей матери не был готов требовать. Покойная Катил тоже не раз говорила, что верность ей и при жизни не была нужна, а после смерти она бессмысленна. Только вот достаточно ли трёх лет, чтоб забыть такую женщину, как Катил? На тот момент Вадим ещё ничего не знал о ней, он только и знал, что жена Цаммиу давно умерла, а перед этим долго болела — спасти её так и не смогли, потому что она сама пропустила тот этап, на котором это было ещё возможно, не смогла бросить работу…

— А что нехорошо? Разве не главное, что твоя семья вместе? А в своих отношениях они как-нибудь и сами разберутся.

— То есть, если б Даркани подошёл с таким предложением к твоей матери, тоже было бы нормально?

— А при чём здесь Даркани?

Элайя ухмыльнулся.

— Ничего не поделаешь, я телепат, я знаю больше, чем ты. Даркани не Цаммиу, он и пьяным никогда не признается, но думаешь, просто так он столько общается с твоей семьёй?

Это заставляло все мысли путаться. Не было готовых ответов, просто не было. Не ему, полукровке, видевшему с детства Андреса и Алиона, удивляться межрасовым союзам, и не Элайе, видевшему Дэвида и Диуса (и им он тоже желал найти каких-нибудь женщин, или поскольку это не непосредственно его семья, его это волновало меньше?), но Виргиния… но Даркани…

— У него вообще-то Лисса, у них Илмо…

— Ну не делай вид, что совсем ничего не знаешь. Лисса ему — товарищ, — Элайя ярко акцентировал последнее слово, — они только один раз случайно сблизились, обстоятельства так сложились… Наверное, вот как у Виргинии с Цаммиу. Ну правильно, не с тобой же ему делиться своими фантазиями об инопланетянках. Он и с Лиссой ими особо не делился.

Да и должно ли быть что-то странное в любовном интересе к иномирной женщине, красоту которой ты, может, и не способен адекватно оценить (спустя годы Вадим очень хорошо научился различать корианцев, понимать, кто считается красивым, кто — отталкивающим, но этот взгляд всё равно не будет равен взгляду того, кто видел такие лица с рождения), зато вне сомнения понимаешь достоинства её характера, её героизм? Не было больших сложностей для Джона Шеридана в том, чтоб полюбить Дэленн — не гребень же, выглядящий декоративным украшением, мог этому помешать, не было сложностей и для Рикардо Алвареса в том, чтоб полюбить Лаису — с лица центавриане и земляне почти неотличимы. Но были ведь ещё Шин Афал и Штхейн, здесь расовые барьеры казались нерушимыми — и всё же они были преодолены.

— Я тебе не верю…

— Ну конечно. Не хочешь верить.

Вадим вынырнул из тумана воспоминаний, когда тема разговора уже плавно сменилась.

— …Ну, для меня самое лучшее было бы погибнуть при исполнении. Звучит пафосно, а думается тоскливо. Мне путь домой заказан. То есть, если где-то в столице жить — это ещё терпимо, но в столице жильё дорогое, да и всё дорогое, там дышать начал — уже задолжал… Трущоб там уже нет, посносили всё, чтоб вид не портили. Заодно и бродяг и наркоманов повывозили на выселки — тоже чтоб вид не портили. Вылизанная картинка для иномирных гостей — никого не убеждает, но всех всё устраивает. И в любом приличном городе ещё надо постараться добиться возможности поселиться. А в неприличных и без меня хватает… О работе, может, можно б было не париться, и на пенсию прожить можно… Но три дня не проживёшь. В некоторых городах и полиции как не было, так и нет.

— Так вот ты и исправил бы ситуацию.

Смех Лальи был таким лёгким и весёлым, словно нарн ему анекдот какой рассказывал — например, про бракири, про них дрази особенно любят шутить. Чувство юмора дрази вообще имеет в себе немало парадоксального — они могут серьёзно обидеться на невинную с твоей точки зрения шутку и хохотать над тем, что по всем законам логики бьёт по больному месту.

— Ты смеёшься? Кто меня утвердит? Это Гархиллу и, может, Сайкею о таком нормально думать. А такие, как я, с Захабана в один конец улетают, это сразу понятно.

— А я-то думал, у вас там с этим попроще стало.

— Ага, попроще, в сравнении с тем, что было. Всё-таки альянсовские санкции кое-что значили. Ну так наши решили проблему в своей манере — все неудобные элементы выпирают из крупных городов и делают вид, что их вообще нет. Я в такую систему не вписываюсь, неспособен поддерживать иллюзию, что миллионы мужчин, которым бабы не видать как ушей своих, вообще никогда не трахаются. Ну её к Теням, такую родину, там мозгов на душу населения ещё долго будет нехватка.

— Ну вот, дорогая, молодец, почти совсем хорошо получилось!

Аделай старательно пережёвывала овощное пюре, которое сама, без посторонней помощи, сумела донести ложкой до рта. Взаимодействие с внешним миром было у Аделай по-прежнему затруднено, ввиду сложностей со зрением, и даже не потеря одного глаза была тому виной. Хотя она уже видела окружающее пространство не сквозь белёсый туман и не сквозь наложенную сверху визуализацию собственных мыслей, но ещё словно сквозь рифлёное или залитое водой стекло, она воспринимала объём и цвет по-другому, а иногда, как с удивлением обнаруживала Мисси, словно видела не графику, а графический код. Хотя, наверное, это не странно для того, кому язык компьютеров знаком едва ли не лучше, чем язык людей. Но это создавало немалые сложности, всё-таки сама Мисси могла считаться продвинутым пользователем, но в программировании понимала мало. А в памяти Нары по-прежнему были пробелы длиной в 4-5 лет, она по-прежнему двигалась неуверенно и неловко, словно шарнирная кукла, и когда ей предлагали что-то вспомнить, представить или сделать, ей проще было ответить компьютерным кодом, чем обычными человеческими словами или действиями. Да, этот случай был сложнее случая Офелии Александер не только потому, что Нара не была телепаткой, и следовательно, Мисси приходилось прилагать дополнительные усилия, чтобы передавать свои мысли в сознание пациентки. Хотя в целом нельзя было сказать, чтобы Аделай относилась к окружающим нелюдимо, было видно, что общаться она предпочитает с принесённым ей в палату стареньким ноутбуком, делая исключение разве что для неё, Мисси, и для медсестры Тинанны, видимо, считая, что только они «понимают». А может быть, только в их реальности она не сомневалась, прочие казались ей частью графической текстуры окружающего пространства.