Наследие Изначальных

Осуждают ли они эту, если позволительно так выразиться, минбарскую мягкость, или насмехаются над тем, что и тут рогатые бошки без религиозной блажи не могут — а сами, коснись чего, в минбарскую тюрьму не захотели б ни один. Потому что неприкосновенность драгоценных мозгов, личное, шаг’тоты его побери, пространство. У минбарского преступника его нет. Ещё на стадии дознания и суда в его мозгах шарятся специально подготовленные телепаты, а с момента вынесения приговора к нему прикрепляется Проводник, который будет вести его весь срок заключения — чтоб вывести назад в общество, если получится. Который для этого будет исследовать память, сознание своего подопечного, не избегая всего самого мрачного, самого тайного, самого постыдного — напротив, выискивая среди этого то, что привело его к слому, к падению. Минбарские подходы воспринимаются нормально и даже приветственно, пока речь идёт о тяжёлых психически больных, ментально травмированных, в любом случае, пока не о тебе самом.

— На суде ни Аврора, ни Нара так и не присутствовали…

— А смысл? Во всём, что их касается, Элайя и сам сознался. А свидетельствовать в его пользу у них тоже едва ли получилось бы.

Дэвид опустил голову.

— Много раз думал о том, чтобы навестить ту или другую, но духу, честно говоря, не хватает. Малодушие как оно есть, не очень хочется видеть свидетельство, на что ещё способен Элайя…

Винтари хмыкнул.

— Ну, с Авророй, как я понял, он не делал ничего такого, чего бы не хотела она сама. Опять же, может, я циничен, но при её прежней жизни… Кстати, это обвинение с него ведь таки сняли. В смысле, оба, и растление, и вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность… Потому что совершенно невозможно понять, что там с совершеннолетием у граждан Ворлона… и потому что всем очевидно, эта сама кого угодно во что угодно вовлечёт. Как по мне, самое впечатляющее в действиях Элайи именно вот это — что он смог убедить это существо сдаться. Мне так показалось, по некоторым оговоркам полицейских, что всё совершённое доставило ей удовольствие, но не удовлетворение. Получив свободу и возможность реализовать себя, могла ли она так легко от этого отказаться?

Отсюда видно начало тропы, ведущей к дразийским камням, где они с Андо спорили о доверии. Мог ли тогда Андо представить… Да наверное, мог. Вполне вероятно, что уже тогда он думал о встрече с Офелией. О том же, что едва ли проживёт долгую жизнь, говорил не раз. Наверное, в глазах тех, кто годами старше, это звучало несерьёзно, как обычный подростковый пафос — умереть молодым и непременно как-то героически. Если б все такие мечты сбывались, сказал Рикардо, то с высшим офицерством была бы очень тяжёлая ситуация. Но Андо в этом всё же стоило верить, как оказалось. Элайя всё детство так или эдак сетовал, что даже не встретился со своим отцом, как можно подобное допускать, Виргиния неизменно отвечала, что у неё в общем-то та же ситуация, а Офелия вот со своим — встречалась, очень даже встречалась, хотел бы поменяться местами? Нет? Вот и молчи. Не самый несчастный в любом из миров, сирот хватает и теперь и на Корианне, и на Земле. Никто, отправляясь на какое-нибудь рискованное дело, не рассчитывает непременно погибнуть, но если в бой будут идти только те, у кого не осталось близких — пожалуй, скудная получится армия. Терять брата или сестру, или родителям пережить детей — что, менее больно?

Если говорить о том, на что рассчитывал Андо, то вопрос это сложный. Он, конечно, надеялся пробыть со своей семьёй дольше, надеялся выцарапать у вселенной отсрочку — надо ли говорить, что не в первую очередь для себя… Обладающим сверхъестественной силой приходится смиряться, что они всё-таки не боги. И это не так плохо, богов с нас хватило.

— У неё было три года, чтобы насытить демонов своей души. Разве мало она за это время пролила крови? Не всю — своими руками, но это, кажется, не принципиально. Пожалуй, да, именно это из всего сделанного Элайей леденит душу больше всего — найдя сломленного, озлобленного ребёнка, он предоставил ей не помощь, а жертв.

— Поделился своим рецептом… крови на его руках едва ли меньше. Они двое всем руководили, и это тот случай, когда руководят личным примером. Кого мне вот жаль, так это Нару. Уж сколько, казалось бы, твердили миру — как опасно это, работать с фанатиком… А ещё на этом примере видно, что «добро» и «свет» — вовсе не слова-синонимы. А то тут некоторые возмущались, что для своих кровавых действ он избрал символ Ворлона, чуть ли не оскорбление их религиозных чувств ему попытались приписать… Напрочь забыв, что делали они сами…

По ножке скамейки, покачивая жухлыми соцветьями, полз тонкий неприхотливый вьюн. У нарнов свои подходы и стандарты в садоводстве, так хотелось увидеть, что и как тут изменилось под руками На’Тот — оказалось, очень мало, что. «Первые годы, знаете ли, было совершенно не до этого. По горло было забот о другом саде, куда больших масштабов и сложности… Так что просто регулярно благодарила минбарцев за то, что поддерживали тут всё на уровне. А меня хватало только на то, чтоб выйти вечером, выщипнуть пару сорняков, сесть на скамейку… и уснуть. Да и разве здесь нужно что-то менять? Кусочек моей родины, среди прочих кусочков, здесь есть, а весь Нарн сюда не перевезёшь — да и не надо, пусть он будет там, где он есть, желательно — будет вовек». На’Тот и семью перевозить сюда не стала, у нарнов это не считается чем-то предполагающимся, но они бывали здесь, и почти два последних года жизни провёл здесь Ду’Тор, лишь перед смертью распорядившись увезти его на Нарн…

— Напарница Вадима, Дайенн, сказала, что, когда она спросила Нару, почему был использован именно этот символ, она произнесла слово, которое позже перевёл Вадим. Знамя. Помнишь историю Северных княжеств? Когда предстоял слишком трудный и опасный бой, они брали боевым знаменем не обычное своё знамя, а знамя каких-нибудь древних легендарных королей, хотя понятно, никакого отношения к ним не имели и их потомками не могли считаться и с натяжкой. Но это воодушевляло воинов и устрашало врагов… Элайя в какой-то мере, видимо, оказался ещё и центаврианином. Хотя, чему удивляться, учитывая, сколько времени он провёл в доме Лаисы…

========== Гл. 20 Уйти как легенда ==========

— Ой, госпожа Дайенн, простите-простите, — Элентеленне вскочила, ударившись локтем о край стола, — верно говорит моя мать, любопытство главный женский грех — потому что кажется невинным и потому что противиться ему невозможно. Вот и я утешила себя тем, что ведь не личное что-то…

Дайенн оставалось смиренно вздохнуть — не её вина, что эту книгу Схевени на минбарском не нашёл, дал земной оригинал. Знал бы он, какой удар нанёс по её убеждённости в своём прекрасном владении языком.

— Если уж так смотреть, Элентеленне, то не меньше грех на мне, что оставила файл открытым, выскочив по вызову Махавира. У нас, минбарцев, считается, что кто искусил кого-то на грех — взял себе половину его греха. Это и моя недисциплинированность, что читаю это и здесь, хотя мысли о другом должны быть…

Только думать об этом «другом» сил не было, приходилось признать. Минбарец с детства приучается знать цену своим словам и блюсти их чистоту, в этом нет ничего нового, но такое напряжение до сих пор она испытывала нечасто. Вопрос-то политический, вымотанно улыбался Махавир. Судим не просто убийцу, а убийцу, вскрывшего слишком много гнили по разным мирам. До войны не дойдёт, повторяли со всех сторон, повторяли как заклинание. Упаси Вален быть именно тем, кто скажет именно то неосторожное слово… Судейство было структурой надмировой, здесь не действовали минбарские стандарты, глаза опускать не требовалось — Дайенн убедилась, какой же удивительной отеческой заботой о младших была эта традиция, и с опущенными глазами она чувствовала бы впившиеся в неё взгляды всякий раз, когда выходила отвечать очередной вопрос, но всё же было б менее страшно.

— Ну, всё же это понятно, — лорканка села на свою кровать, нервно перебирая руками, — вы хотите как можно лучше понимать важного для вас человека. Мне это близко. Я тоже читаю сейчас Грантх Сахиб, очень интересно.