Наследие Изначальных

— Не все голиане живут так. Господин Ругго говорит, что у него была очень хорошая семья, правильная, что родители очень любили его и брата и никогда их не били. И я не шлюха.

Аврора неловко подцепила пластиковой ложечкой гарнир.

— Да ну? А что ж ты тогда делала на Зафранте? Разве ты для чего-то другого годишься?

— Я умею ухаживать за животными, и вообще по хозяйству, что скажут. И чему нужно, всему могу научиться. Здесь я научилась в госпитале помогать — лекарства давать, больных кормить и прочее такое.

— А, так ты из чернорабочих? Ну, тоже полезные навыки можно приобрести. Умеешь животных резать — сможешь и двуногого кого. Не настолько разные вещи.

Нирле эти слова совсем не понравились.

— Я не резала животных. Я только кормила, убирала за ними. И мне такие навыки не нужны.

— Да, теперь-то, раз ты здесь, ты можешь думать так… Но ты ведь не можешь остаться здесь насовсем, верно?

Что говорить, это правда, и эта правда звучала жестоко.

— Жаль, я бы хотела. Но раз говорят, что я ещё маленькая, чтобы работать — значит, так и есть. Куда отправят, туда отправят. Главное, что я поняла — что что-то новое не значит что-то плохое, не надо этого бояться. Когда меня везли на корабле, я очень плакала, вспоминала дом и наш сарай с овечками, мне очень хотелось обратно, я боялась, что эти люди убьют меня… Дома не было хорошо, совсем не было, но просто хотелось, чтоб было так, как было. Но когда меня забрали полицейские, я узнала, что меняться может и к лучшему. Теперь главное — что меня домой не отправят. А куда отправят — там в любом случае будет лучше. Из плохих мест не могли получиться такие, как госпожа Дайенн, господин Алварес. Господин Ранкай, правда, говорит, что его родина — не очень хорошее место, но наверное, он скромничает, да и на Захабан меня не отправят точно, не узнаю.

На манипуляции Реннара, подключающего портативный диагност и проводящего им по её телу, Аврора не обращала никакого внимания.

— Да, повезло тебе, что ни во что не успела вляпаться.

— Ну уж извини, что, получается, хвастаюсь. Может быть, к тебе проявят снисхождение, ты ведь не виновата, что тебя научили только плохому. Что у тебя не было хорошей семьи или других близких людей, которые не допустили бы этого. Говорят, ты убила очень многих…

Аврора широко улыбнулась, показывая ровные белые зубки.

— Да уж наверное, многих. Не считала, считать-то меня не учили особо. Другим вещам учили. А потом я и сама училась. Родни у меня нет, да, она вся передохла, и это прекрасно. Они были так себе. Ну, может, сестрёнка была неплохая, но я её плохо помню, лучше всего помню кровь из её перерезанного горла. Но вот близкие у меня есть. У меня есть самый замечательный на свете муж, ты его, возможно, видела. Он очень сильный и очень меня любит. Он подарил мне много замечательных подарков — платьев, украшений и всяких негодяев, на которых можно хорошо практиковаться.

Нирла отшатнулась, не понимая толком, что её напугало — в этом восторженном тоне и широкой улыбке. Об ужасных вещах не говорят так легко, со смехом. О них принято хотя бы для виду погрустить. Хотя родители не грустили, когда сестрёнка задушила другую сестрёнку, только долго ругались и побили убийцу, когда смогли поймать — после этого она сбежала, и больше Нирла её не видела. А ей было грустно, всё-таки их не хватало, разговоров с ними перед тем, как уснуть после тяжёлой работы. И другие рабы, её попутчики на корабле и соседи на Зафранте, хоть и говорили о происходившем с ними без боли, потому что привыкли, но не смеялись. А полицейские и медики считают ужасным, даже если кто-то просто нечаянно покалечится, и от них Нирла тоже научилась считать это ужасным.

— Аврора… это плохо, что ты стала злой. Я надеюсь, что ты ещё можешь измениться. Очень плохо, что ты попала в такие условия. Так не должно быть. Это всё надо забыть, понимаешь? Взрослые говорят, такое надо поскорее забыть, начать новую жизнь с чистого листа… Ты как будто совсем не ребёнок. Только притворяешься, и это… выглядит очень жестоко, как будто ты смеёшься над взрослыми.

Улыбка с лица Авроры мгновенно ушла, оставив после себя ощущение, словно её просто взяли и стёрли ластиком. Как-то слишком резко ушла, слишком резко изменилось выражение лица из детско-наивного в глумливое, страшное.

— А как же над ними не смеяться? Они смешные и глупые, и я вижу их мелкие мыслишки, как на ладони. Даже сейчас, хотя не могу слышать мыслей, я знаю, о чём думает этот бледный старый минбарец. На нём белые одежды и он боится запачкать их об меня. Об всю мою жизнь. Все эти взрослые, которых ты так обожаешь, думают, что можно вот так взять и зачеркнуть, — Аврора с силой чиркнула карандашом по листу, — всё, что было. Это ОНИ хотят забыть меня, потому что трусишки, не любящие думать о таком. Если я всё забуду, то и меня не будет. Вы бы хотели, чтобы меня не было, да?

Реннар не выдержал.

— А твой, — он сделал над собой усилие, словно произносил некое табуированное слово, — муж, когда потерял память — был трусом?

Девочка гневно указала на него ложкой.

— Эй, не смей так говорить о нём, противный старикашка. А то ведь я видела много твоих смешных мыслишек.

— Но ведь он всё забыл. Даже собственное имя.

— Он не забыл. Он раскололся. Тот, кто был, был слишком слабеньким, чтобы выжить и справиться. Тому, кто стал — не нужна память этого слабенького мальчика.

— Уверена? — Реннар окончательно отринул всяческие поправки, что говорит с ребёнком — слишком ощущения тому противоречили, — тогда почему он назвался именем своего родственника? Почему сдался ему? Почему он сам — пытается вспомнить?

Аврора оскалилась.

— Вы не посмеете!

— Посмеем, Аврора, ещё как посмеем. Мы вернём его личность, потому что это правильно, и потому что вселенной нужен Элайя Александер, а не Вадим.

— Старый дурак! Кому нужен? Его мамочкам, смертельно уставшим от его болезни? Или этому… Алваресу? Никогда не возьму в толк, за что этот Элайя его любил. А мне нужен мой муж.

— Ты прекрасно понимаешь, — голос Реннара стал жёстким, — что он незаконно занимает тело, жизнь, которая ему не принадлежит.

— «Незаконно»! Вот умора! — маленькую телепатку, кажется, начинало трясти, — а что же было законное в нашей жизни? Может, законно меня родили, а потом продали? И законно избивали и насиловали? Мне плевать на ваши законы, они ничего не стоят. Мне нужен человек, которого я люблю. Который подарил мне новую жизнь, а я хранила и берегла его новую жизнь.

— От чего? От его памяти?

— Да, — лицо Авроры было загнанно-мрачным, видимо, с выключенными способностями против Реннара она чувствовала себя очень неуютно, — ему это не полезно, он от этого расстраивается. Я сперва хотела помочь ему всё собрать, но поняла, что от этого только больнее. А тем, кого любят, не делают больно. Это было бы чёрной неблагодарностью, дядечка, а я благодарная. Поэтому нам всегда было хорошо вместе.

— Но всё же он не успокоился, — голос Реннара стал каким-то даже злорадным, — и вы здесь. Потому что он так решил. Потому что выбрал Вадима, не тебя.

Глаза Авроры стали чёрными от злости, но увы, препарат действовал безупречно.

— Ещё посмотрим…

Нирла помотала головой.

— Хорошо? Вам хорошо было вместе убивать людей? Ты довольна, что ты стала убийцей? Посмотри, что с тобой стало! Госпожа Дайенн после разговора с тобой долго плакала, она говорила, что совершенно немыслимо, когда такое делают с ребёнком… Я думала, это потому, что тебя сильно покалечили… Но тебе не тело покалечили. Человек, который тебя забрал, должен был заботиться о тебе и не позволять больше видеть ничего плохого, он не должен был позволять тебе убивать, он должен был найти тебе врачей… Полицейские, которые меня забрали, действительно заботятся обо мне, они меня сразу уводят, даже если арестованные преступники начинают при мне громко ругаться, не то что драться!

Арестантка зашлась сухим, злым смехом.

— Очень довольна. Я стала хорошей убийцей, и очень помогла своему мужу, а это для меня главное. Видеть в его глазах одобрение и гордость за мои успехи, знать, что полезна, что могу его защитить. Кем я была без него? Просто маленькой шлюхой, иногда пробивающейся гипнозом. Он помог мне раскрыть, развить свой дар, найти в нём смысл и достойное применение. Знаешь, Нирла… Ты ещё просто ребенок. Ты не понимаешь, что такое любовь. Не понимаешь, что такое ответственность. Что такое, когда встречаешь человека, за которым пойдёшь всюду, и всё для него сделаешь — как он для тебя. Это бесконечное наслаждение — не только телом, но и душой, мыслями, и совместным наказанием мразей… И счастье от того, что могу достойно применить свои навыки.