Наследие Изначальных

— Проще говоря — сделал это руками ребёнка.

— Ну, не потому, чтоб собственные руки берёг, определённо не потому… Ты с этим ребёнком беседовала? У меня раза три, пока я допрос вёл, рука в медузу превращалась, и это только потому, что дитятку скучно! А от её рассказов ты сама потом долго спать не могла.

Спасибо, эти глумливо корявые рисунки только перестали стоять перед глазами.

— Мне не надо рассказывать, что из себя представляет Аврора. Это не отменяет того, что ей тринадцать лет, а он с ней сожительствовал!

Махавир спокойно посмотрел Дайенн в глаза.

— А тебе не приходило в голову, что она могла и заставить его? Она гипнотизёр, ей и не такое под силу. Как для тебя это ни дико, она… У нас волосы дыбом встают от того, какой у этих девиц была повседневность — ну, у кого они есть, волосы… Но правда в том, что многие из них привыкли к этому — привыкли не в том плане, чтоб терпеть это ввиду невозможности изменить, а в том, что иначе в их реальности не бывало. Образ жизни становится образом мыслей, кому-то принадлежать — кому-то влиятельному, сильному — это иметь уверенность в завтрашнем дне. Это её собственное желание, понимаешь? Иди и скажи ей, что дети не должны такого хотеть. И что детям не должно доставлять удовольствие брать в руки ножик и проделывать им всякие интересные штуки. Говорить, что Элайя вовлёк её в преступную деятельность, всё же нельзя. Она вовлеклась в неё сама, потому что уже задолго до этого… была психически изуродована теми условиями, в которых ей пришлось жить. У них обоих мания своего божественного величия, и она при этом больше всего напоминает одну богиню из пантеона моего народа**… Это кроме напоминаний, что показания душевнобольного — штука не столь уж неоспоримая, и я бы не стал принимать как однозначный факт, что он действительно имел с нею подобные отношения.

— Махавир, Аврора беременна.

— Упс, вообще отлично. Этого нам ещё не хватало…

Комментарий к Гл. 18 Немного кошмара

* - Энгельс “Происхождение семьи, частной собственности и государства”

** - здесь Сингх имеет в виду народ вообще, индусов, и подразумевает Кали.

========== Гл. 19 Суд ==========

Нирла дёрнула Реннара за полу рабочего халата.

— Вы сейчас идёте к этой девочке, да?

— Да, дорогая, — Реннар погладил Нирлу по растрёпанным косичкам, — пришло время давать ей очередное лекарство.

На минбарском языке так слукавить не получилось бы, подсказала совесть, а на земном вот — почему нет. Лекарство — это то, что лечит, но, как говорил когда-то его наставник, не было нашей доблести в том, чтоб найти средства от заражения тела, они дарованы нам милостивой природой. Наш долг — найти средства от заражения души, приходится спрашивать себя, насколько мы преуспели в этом.

— А можно, я пойду с вами? Я могу заодно отнести ей обед! Лалья не справляется один, а мне не даёт ему помочь… Но к девочке же мне можно зайти, это же не опасно, это не нарушение?

— Нет, не опасно, Нирла.

«Теперь не опасно».

Аврора была, как все последние дни, немного вялой — ей приходилось давать почти взрослую дозу наркотика, подавляющего телепатические способности, но меньшего на её уровень могло и не хватить. Кроме того, из её комнаты убрали все предметы, которыми она даже теоретически могла нанести увечье себе или другим — рисковать здесь нельзя. До её отправки на Минбар оставалось два дня, отделение оформляло последние документы. Реннар, в сопровождении двух охранников и Нирлы, осторожно отпер дверь.

— А ничего, что девчонка-то… тоже с вами?

— Да брось, чего она сделает-то им, ребёнок же.

— Как сказать… в госпитале давно был? Так сходи, полюбуйся, оттуда ещё не всех депортировали.

Охранники остались у дверей — камера маленькая, случись что, в два прыжка будут рядом. Реннар прошёл к постели Авроры, где она, подложив для удобства книжку, что-то рисовала на большом листе пальчиковыми красками.

Нирла с любопытством смотрела на девочку — почти свою сверстницу, которую держат запертой, как опасную преступницу. На внешний вид, может быть, Аврора опасной совсем и не могла показаться. Но Нирла невольно вздрогнула, поймав её быстрый взгляд. Ей показалось вдруг, что всё это — белокурые локоны, забранные ободком с бантиком, голубое платье, явно наспех перешитое из взрослого, пятна краски на пальцах — всё это фальшивое, иллюзия… Она слышала, взрослые говорили, что Аврора умеет наводить морок, заставлять людей видеть то, чего на самом деле нет. И хотя сейчас, благодаря уколам доктора Реннара, она больше не могла пользоваться этой способностью, всё же казалось, что вот этот образ сусального ангелочка с картинки — это такой наведённый ею морок, иллюзия, созданная для взрослых. А сквозь этот морок, изнутри, проглядывает что-то холодное, хищное, совсем не детское, совсем не человеческое даже.

— Здравствуйте, доктор. А я вас уже ждала, сказали, что вы придёте через двадцать минут, женщина сказала, которая в коридоре мыла. А кто это с вами? — Аврора радушно улыбнулась, пристально вглядываясь в личико Нирлы. Выглядело почти искренне — что ж, надо думать, она скучает, особенно теперь, когда не может слышать мыслей и играть с ними, и каждое новое лицо — какое ни есть развлечение.

— Это Нирла, она живёт у нас в отделении, потому что у неё, как и у тебя, другой семьи больше нет. Взрослые всё не могут определиться, в какой мир её отправить, видимо, ждут, пока она вырастет здесь, — неловко улыбнулся Реннар, открывая свой чемоданчик. Аврора равнодушно протянула руку с закатанным рукавом. Что ж, у этого препарата есть такое достоинство — оно не проникает через плацентарный барьер. Об этом в своё время позаботились ещё корпусовские химики — отказать кому-то в праве выбрать такую альтернативу сердечным объятьям Корпуса они не могли, навредить потенциальным детям этих несчастных, которые, насмотревшись на пример матерей, могут всё же оказаться покладистее — тоже. Легче ли от этого…

Священность жизни не означает, что мы вообще никогда не допускаем её отнятия. Иногда это приходится делать для пропитания, иногда — для защиты. Уничтожение зародыша не подходит под эти оговорки, и подобное на Минбаре не то чтоб совершенно невозможно, но почти невозможно. Нет оснований полагать, что душевная болезнь обоих родителей непременно скажется и на ребёнке. Нельзя отрицать эту вероятность — но нельзя и возводить её в ранг непреложности. Да и кто взял бы на себя подобное решение? Реннар — определённо, не взял бы.

— Ух ты, как интересно. Откуда ты здесь, Нирла? Сколько тебе лет? Выглядишь совсем мелкой.

Нирла облизнула пересохшие губы. Нехорошо, наверное, очень нехорошо, что она смотрит на эту девочку вот так. Но если взрослые говорят о ком-то, что он преступник, то, наверное, стоит им доверять, один раз Нирла уже обожглась. И ей ли не знать, на что бывают способны те, кого ещё нельзя называть взрослыми. Старшие братья помогали отцу с малых лет не только в хозяйственных делах, пару раз они обсуждали, как кого-то убили вместе — точно так же, как обсуждали урожай или планы о поездке в город. Одна сестра задушила другую, потому что она съела её порцию еды. Вроде бы, и не хотела совсем-то убивать, точно Нирла этого не знала. Те, с кем летела до Зафранта, часто рассказывали о таком — подрались до смерти, убил со злости. Со злости сложно ли убить, такое, наверное, с каждым может случиться. А вот намеренно убить — это всё-таки уже другое.

— Мне, наверное, где-то одиннадцать. Меня полицейские забрали с Зафранта, это здесь недалеко. А до этого я жила на Голии.

Аврора закатала рукав обратно, чуть поморщилась, сгибая-разгибая руку в локте.

— Ты голианка? Я первый раз вижу маленькую голианку. У моих они были непопулярны. Как они говорили — это для бедных. С Голии больше всего шлюх, как и с Андромы ещё. Ух ты, это что, мясо такое?

Нирла осторожно поставила поднос с едой на колени Авроры и отошла, наблюдая, как Реннар застёгивает чемоданчик обратно.