Страница 152 из 320
- Так вы не знаете? Наверное, вы один и остались из неосведомленных! - с горькой, неестественной иронией, воскликнул отец Ярослава. - Он же оставил нам признание! Наш сын! Какое-то нелепое, бредовое признание, которое совершенно не укладывается в рамки здравого смысла! Про... СПИД. Или ВИЧ? Впрочем, какая разница... О том, что он будто бы болел этой болезнью. Или не болел, но вскоре должен был заболеть. Словом, что-то непонятное... А еще о том, что он… будто бы он гомосексуалист! - Борис Антонович выговорил это непривычное слово с брезгливостью и ужасом. – Вот как так? Как такое может быть? Вы знаете, я совершенно уверен, что это не он написал! Наверное, его заставили... Да! Так и есть. Его просто заставили, и довели до этого страшного шага! Потому что Ярослав не мог, он был не таким! Совсем не таким! Вы же подтвердите это, да? - опять зачастил он спасительную фразу. – На нас теперь, как на прокаженных смотрят, даже заставили квартиру зачем-то продезинфицировать. Но не это, не это главное! Нам просто важно знать, что наш мальчик – он был хорошим, просто запутался… Его просто обманули, заморочили!
Я слушала Бориса Антоновича, не веря своим ушам. Родители Ярослава, как и я, не восприняли происходящее всерьез. Только если я все еще ждала возвращения Яра, то их сомнения были совсем другого рода. Они просто отказывались взглянуть в настоящее лицо сына, даже поверив, что его больше нет.
Когда тебя не хотят понимать при жизни - это страшно, но привычно одиноко. Когда к тебе не хотят прислушаться даже после смерти - это похоже на плевок вслед уходящему в вечность.
- А это удивительно, да, когда совершенно не знаешь собственного ребенка? – внезапно услышала я свой голос и только после этого поняла, что не сдержалась и говорю вслух, больше не пытаясь остаться незамеченной. - Что, Борис Антонович, привычно вам, уютно в своем выдуманном мирке? Даже когда Яр устал ломать перед вами комедию и черным по белому все написал, вы опять придумываете какие-то смешные отговорки! Ну, сколько же можно, в конце концов? Зачем вы все время заставляли его играть и притворяться? Вы хоть понимаете, как тяжело ему было?
Глядя, с какими оторопелыми лицами смотрят на меня не только отец Ярослава, но и Вадим, я только в сердцах махнула рукой. Да что я смогу доказать сейчас своими словами? Учитель часто называл Ярослава "облаком в штанах", намекая на его неприспособленность к жизни. Но настоящее облако в штанах стояло сейчас передо мной – великовозрастное, растерянно моргающее глазами, неспособное понять ничего из того, что не укладывалось в рамки его иллюзий - Борис Антонович.
Я не могла даже сказать, что он меня узнал. Видимо, мои слова стали для него еще более непереносимой ересью, нежели признание сына в последнем письме. И поэтому я продолжила, хотя уже и не надеялась достучаться к нему.
- Что, правда глаза колет? А на самом деле - как всегда спрятались за вашими спасительными фантазиями: "Этого не может быть!" "Его заставили!" Кто заставил, Борис Антонович? Кто? Да и зачем? Вы не пробовали задать себе эти простые вопросы? Наверное, все-таки не пробовали, потому что как же это так... Они же способны разрушить ваши воздушные замки, да? В них же так уютно прятаться от реального мира, спокойно и безопасно! И лживо! Малодушно и лживо! Вот на самом деле - по ком вы убиваетесь? По своим разрушенным иллюзиям? Да-да, именно по ним, а не по собственному сыну! А волнует вас только одно - чтобы Ярчик оказался нормальным, небольным, чтобы никто ничего не подумал, да? Из соседей? Или из ваших коллег?
- Алексия... - Вадим попытался прервать меня, успокаивающе дотрагиваясь к плечу рукой, но я лишь раздраженно отбросила ее.
Наконец-то из меня полились слова правды, которые кто-нибудь должен был сказать семье Ярослава. Он сам попытался, но его не поняли. Я должна была просто довести начатое до конца.
- Я, Борис Антонович, знаю Ярослава два года, а вы - вы знали его всю жизнь! Вернее, видели его рядом, но не знали! И для меня совсем не сюрприз, что он гей. И что у него был ВИЧ, для меня тоже не сюрприз, представляете? – я даже руками всплеснула, выражая крайнюю степень саркастичного удивления. - И что он всю прошлую осень прошатался по городу, неприкаянный и растерянный, не зная, куда идти со своими проблемами, но уж точно не в семью, которая сделает круглые удивленные глаза и скажет - этого не может быть! Он ночевал на вокзалах, понимаете? Ваш сын ночевал на вокзалах, только бы не идти домой! И всю эту аферу с "девушкой" и "женитьбой" придумал, чтобы вы не волновались, чтобы могли и дальше витать себе в облаках, пока он здесь, в реальном мире боролся со своими бедами! Сам-один, даже без надежды на вашу помощь! И вот вы сейчас стоите передо мной, весь такой несчастный и опять трусливо отворачиваетесь от настоящего Ярослава! Вам неприятно, некомфортно, стыдно за него? Да что ж у вас за любовь такая родительская?! Фальшивка это, а не любовь! Как и все ваши выдуманные замки - фальшивка!
Последние слова я прокричала уже, яростно вырываясь из рук Вадима, который, сначала пытался утихомирить меня успокаивающими жестами, а потом и вовсе, схватив в охапку, унес от греха подальше. От застывшего в удивлении, да так ничего и не понявшего Бориса Антоновича, от неправильной, ненастоящей могилы Ярослава, от людей-черных ворон, удивленно вскидывающих на нас глаза и неодобрительно покачивающих головами - какое неприличие, скандал на похоронах! Никакого уважения к горю родителей.
- Тихо-тихо, Алексия. Тихо! Успокойся. Не доводи ситуацию до абсурда, - успокаивающе зашептал мне на ухо Вадим, в то время как я, уткнувшись в его плечо, продолжала рыдать, повторяя сквозь слезы:
- Ну как же так! Ну как же так можно?
- Они не слышат тебя! Пойми это! И прекрати. Прекрати бушевать, моя маленькая птичка. Я сам. Сам все сделаю. Помнишь, что я говорил - тебе не надо больше бороться. Положись на меня. Не думай ни о чем, просто отдыхай. Отдыхай, Алексия, тебе, черт побери, очень надо отдохнуть, иначе... Нет, даже думать об этом не хочу.