Страница 153 из 320
Обреченно кивая, я понимала, что он совершенно прав и все, что я могу сейчас делать - это смириться с ситуацией, больше не пытаясь никому ничего доказывать. Все равно, даже самым крепким лбом было не пробить каменную стену, которой отгородились от правды родители и родственники Ярослава.
Теперь я просто часами пролеживала в нашей опустевшей квартире, укутавшись в одеяло, несмотря на жаркую погоду и молча смотрела в одну точку на стене. Мое нынешнее состояние отличалось от той депрессии, из которой когда-то вытащил меня Вадим, только тем, что я действительно много спала и реагировала на голос учителя. Только на его голос и на него самого, потому что Вадим на какое-то время стал единственным звеном, связывавшим меня с миром - крепким, надежным, за которое я держалась, не боясь соскользнуть вниз.
Больше мне никого не хотелось видеть. Ни с кем не встречаться, никуда не ходить. Мне вполне было достаточно моей - теперь только моей - комнаты и Вадима, изредка отлучающегося по каким-то неотложным делам, но всякий раз быстро возвращавшегося и сообщавшего мне свежие новости.
Правда, они были не слишком радостные, но он, как всегда, предпочитал не скрывать правду. Трудные времена настали и для него тоже - Вадим терпел поражение за поражением. Неизвестно кому было с этим тяжелее смириться - то ли ему, привыкшему побеждать, то ли мне, считавшей его всесильным.
Словно растерянный, но не потерявший самообладания Атлант, он пытался в катастрофических условиях сохранить и удержать на своих плечах хотя бы важнейшие остатки уцелевшей реальности.
После того, как он с огромным опозданием узнал настоящую историю Ярослава и признал, что его позорнейшим образом почти полгода водили за нос два "сопливых второкурсника", он попытался разобраться в ситуации и восстановить хоть какой-то баланс справедливости. Для начала он хотел просто пообщаться с семейством Антоненко в спокойной атмосфере - то есть без меня, приходившей в ярость каждый раз, как только речь заходила о родителях Яра.
Я не могла понять, на что надеется учитель. Может быть, он собирался выведать информацию, которая хоть немного помогла бы ему в поисках того самого таинственного покровителя, который находясь под надежным прикрытием анонимности, до сих пор представлял опасность для многих таких же молодых и наивных парней. А может, просто рассказать Жанне Павловне и Борису Антоновичу о сыне с точки зрения человека, который видел его лучшие стороны, попытаться сделать так, чтобы семья приняла Яра хотя бы сейчас, после того, как он ушел от них навсегда.
И здесь его ожидал еще один сокрушительный удар. Семья Ярослава, как всегда вежливо и корректно, но предельно четко заявила о своем нежелании общаться, восприняв Вадима, как моего пособника и подельника. Мое же имя после сцены на похоронах все родственники и родители Яра не желали даже произносить вслух, посчитав, что я своими непристойными криками не только осквернила светлую память их сына, но и оболгала его, перед этим заморочив голову и заставив написать это дурацкое письмо.
После того, как его попытки договориться о встрече по телефону закончились ничем, учитель, вскипев от такой приторной вежливости, прикрывавшей обыкновенную трусость, направился к ним домой - но и там перед ним была захлопнута дверь. Не выбить ее одним или двумя сильными ударами и проложить таким образом себе путь в квартиру ему помогла лишь мысль о том, что вечером нужно обязательно вернуться ко мне, для присмотра и контроля. А путь решения проблемы выбитой дверью попахивал неприятностями с милицией, понятное дело, легко разрешимыми, но Вадим боялся задержаться даже на один вечер. Не хватало еще, чтобы и я, оставшись без присмотра, натворила чего-нибудь непоправимого.
Поэтому в ситуации с Яром ему пришлось смириться с поражением. Ни одной зацепки в его вещах и блокнотах для поиска человека, заразившего его ВИЧ, мы так и не нашли, а на общение с семьей рассчитывать уже не приходилось.
Еще спустя пару недель, придя к ним домой, он с удивлением узнал, что за этот небольшой отрезок времени не только родственники, но и соседи, изначально потрясенные самоубийством "такого хорошего мальчика из приличной семьи" всячески попытались замять и забыть произошедшее. Все разговоры о предсмертной записке, изначально вызывавшей такой шок и бурю эмоций, успели стихнуть, ее единодушно признали ложной, а смерть Ярослава стали называть загадочным словосочетанием «когда это случилось». Так что о расследовании всего произошедшего не могло быть и речи.
Родители не хотели справедливого возмездия, одна мысль о том, чтобы наказать виновного, которого они не только не знали, но и не хотели знать, вызывала в них недоумение. Они, как и я, предпочли впасть в свою иллюзию, только моя называлась «Ярослав не умер», а их – «Произошла случайная трагедия».
Всеобщими стараниями, «инцидент» удалось замять до оскорбительно-приличного уровня, официальной причиной произошедшего стала считаться почему-то внезапно накатившая депрессия из-за сложных отношений с девушкой, а некоторые сердобольные сочувствующие и вовсе передавали из уст в уста версию «мальчишка просто с жиру бесился».
- Вот так, живешь для них, все отдаешь, как вареники в масле катаются – и вот вам, черная неблагодарность! – сплетничали соседки на лавочках.
- Надо чтобы как раньше – одно платье, одни штаны, и никаких депрессий! – делились советами «сочувствующие»
- Вообще, все эти академики немного с приветом! Нельзя быть такими умными надо к обычному народу тянуться, с ним общаться. А то сходят там с ума со своими книжками, детей совсем не воспитывают, вот те и выкидывают фокусы, - важно воздевая палец, рассуждали поклонники простоты, равенства и всеобщего братства.
Кроме всего прочего, неугомонным ручейком, постоянно льющим воду на мельницу отчаяния Вадима, была и моя, такая же, как и прежде, непоколебимая уверенность в том, что Ярослав жив и очень скоро вернется.