Страница 148 из 320
Учитель стоял посреди комнаты, наклонившись вперед в неестественно напряженной позе, оперевшись одной рукой о стол, а другой – сжимая лист исписанной Ярославом бумаги. Внезапно из груди у него вырывалось не то рычание, не то стон, полный такого отчаяния и злости, что до меня мгновенно дошло – случилось непоправимое.
Несколько очень длинных секунд мы смотрели друг на друга, не произнося ни слова.
- Скажи мне его… домашний номер, – произнес Вадим срывающимся голосом, которого я от него никогда не слышала до этого, - Теперь я сам. Сам позвоню.
Я автоматически выполнила его просьбу, следя глазами только за той рукой, которой он держал письмо Ярослава. Почему-то захотелось прямо сейчас вернуть это послание, которое было написано специально для меня, но всю важность которого я так и не поняла.
Мне не пришлось даже протягивать руки – Вадим, выходя из комнаты, сам отдал мне его обреченным жестом, который никак не вязался с его всегда уверенными манерами.
- Какой дурак. Какой же он дурак! - услышала я из коридора его голос, который вдруг перекрыл резкий и агрессивный звук удара, и еще один сдавленный стон, на этот раз в нем звучала только безысходность.
Выбежав из комнаты вслед за ним, я поняла, что Вадим саданул кулаком о двери ванной, так, что та слетела с верхней петли, безвольно колыхаясь на нижней, и в фанерном покрытии ее пошла глубокая трещина.
Он повторял мои приемы. Глушил боль внутри болью снаружи.
Вот только у меня сейчас отобрали способность полноценно чувствовать. Я была в глухом эмоциональном тупике и наблюдала за всем происходящим будто со стороны - как Вадим подходит к телефону, как медленно снимает трубку и набирает номер, который я продиктовала ему несколько минут назад.
Стоя рядом, я слышала его голос:
- Алло, здравствуйте. Квартира Антоненко? Говорит Вадим Третьяков, преподаватель Ярослава. Да... - длинная пауза, - Я знаю. Уже... знаю. Когда это случилось? – и снова пауза, - Да, я понял. Да. Послезавтра. Я все понял, - глухим голосом подытожил он. – Мы будем. До свидания. И... примите мои соболезнования.
- Вот и все. Мы нашли его, - положив трубку, он уперся лбом в стену и простоял так несколько минут. Потом резко развернулся и впился в мое лицо тяжелым, безжалостным взглядом. – Алексия. Ярослав вскрыл себе вены сегодня около десяти часов утра, в ванной, в своей квартире. Спасти его не удалось. Родители пришли домой и обнаружили тело только к вечеру. Они только что вернулись из морга - поэтому мы не могли к ним дозвониться. Похороны послезавтра, в час дня.
От будничного и ужасного слова "тело" мое отупение, дошедшее до состояния туго натянутой струны, лопнуло с пронзительным визгом. И, будто вторя ему, я закричала. Закричала так громко, что эхо моего голоса разнеслось по нашей опустевшей квартире, по всей округе, разлетелось по этажам и, наверное, разбудило кое-кого из соседей.
Но меня больше не волновали какие-то глупые приличия. И крик мой был не просто воплем отчаяния и горя. Он адресовался Ярославу, моему лучшему другу, чье тело находилось сейчас в холодном морге, а душа - где-то на границе миров. Я хотела, чтобы он услышал меня даже там и понял одно: я не принимаю его выбор.