Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 23 из 154

     — Но вы говорили, что не знаете, откуда она взялась, — в отчаянии воскликнул Томаш. — Вы лгали мне, сын!

     Иштван почувствовал, что начинает злиться.

     — Вовсе нет, я просто ее не узнал.

     — И это не вы ее застрелили?

     — Конечно, не я. Зачем мне убивать какую-то шавку?

     Томаш с беспокойством смотрел на сына, пытаясь взглядом что-нибудь прочесть в его душе. А тот встал и холодно спросил:

     — Я могу идти?

     Отец растерянно кивнул.

 

     «Далась ему эта псина! — недовольно думал Иштван. — Ну, теперь ее в нашей жизни не будет, все закончилось».

     Но он ошибся. Несколькими днями позже отец снова вызвал его на разговор. Лицо Томаша было мрачнее тучи.

     — Я не сказал вам в прошлый раз, сын: я попросил Ковача вскрыть тело и извлечь пулю.

     — Господи, грех-то какой!

     — Да, разрезать мертвого, даже пса, большой грех, каюсь. Но мне было важно понять, кто его застрелил.

     — И как же вы это выясните?

     Томаш вздохнул и, поколебавшись, протянул сыну небольшой свинцовый шарик[i].

     — Ковач достал ее из тела собаки, — пояснил он.

     Иштван с недоумением смотрел на его ладонь. Отец мрачно усмехнулся:

     — Неужели вы забыли, что все наши пули помечены? Присмотритесь.

     И в самом деле, с одной стороны шарика юноша увидел крошечную букву N. Как он раньше ее не заметил, ведь ему приходилось столько раз заряжать аркебузу!

     — Это наша пуля, Пишта, — печально сказал отец, — ни малейших сомнений. Я собаку не убивал, Золтан к тому времени уже уехал, остаетесь вы.





     — Да, я, — устало признался Иштван.

     Томаш горько усмехнулся.

     — А мне опять солгали.

     — Не хотелось огорчать вас, отец. Она напала на меня в лесу, я пытался отогнать ее дулом ружья, но не смог. Пришлось стрелять.

     — Она ранила вас? Покажите, где.

     — Нет, не успела.

     Пристально посмотрев на сына, Томаш спросил:

     — Чем же вы лучше Золтана?

     И стремительно вышел из комнаты.

 

     С того дня отношения между отцом и сыном стали охлаждаться. Но это не помешало им совместно развивать хозяйство. В ближайшем городке, Вагунхейе, они организовали регулярную ярмарку. Поначалу Томаш сомневался в этой затее, но Иштвану удалось убедить его, что с ней торговля начнет приносить больший доход. И в самом деле, вскоре ярмарка стала весьма популярна не только среди крестьян, но и у местных феодалов.

     Томаш не уставал удивляться внезапно появившимся способностям сына. Тот словно наперед видел, что способно приносить прибыль, и устраивал все наилучшим образом. Вкупе с непривычным поведением изменения были разительными. «Словно подменили моего мальчика», — не раз думал отец, не подозревая, насколько близок к истине.

 

     Но общие дела не могли наладить их личных отношений. Иштвана не особенно это беспокоило, ведь он не испытывал к Томашу сыновней любви. К тому же чувство к Агнешке вытеснило из его души другие переживания.

     Влюбленные продолжали встречаться все лето. Иштван вспоминал других своих женщин — утонченную Эльжбету, горделивую Марину, изящную Луизу — и удивлялся, насколько не похожа на них Агнешка. Пожалуй, больше всего она напоминала Женевьеву. «Забавно, — думал он, — с чего начал, к тому и пришел. Видимо, я навсегда останусь в душе сыном перчаточника».

     Он и сам удивлялся, насколько остро воспринимает все то, что связано с Агнешкой. «Похоже, юное тело все больше берет верх над опытной душой, и я день ото дня лишь молодею». Он уже не воспринимал дом Томаша Надя как временное пристанище, и всерьез подумывал о женитьбе на крестьянке. Немыслимо... Но чего только в жизни не бывает?

 

     В один из первых осенних дней Агнеш с грустью сказала возлюбленному:

     — Скоро нам придется расстаться, мой дорогой.