Страница 8 из 203
Ответил неожиданно новенький Нейл. Пробубнил, прикрывая рот кончиками пальцев и еле разлепляя губы:
– Если устранить причину смерти, то жизнь снова станет поддерживать сама себя и без помощи заклятия.
Профессор Коппенс похвалил.
– У нас так делают, когда плохие роды, – сказал Ферик. – Плохо лежит или крови много. Чтобы, если помрет мамка или плод, успеть что-то сделать. Если не дышит там – успеть вынуть слизь, – он раскрыл рот и потыкал туда пальцем в перчатке.
Воспитанники дружно сказали: фу-у!
– Ничего отталкивающего в рождении новой жизни нет, – сказал профессор Коппенс, – вы все были мелкие и покрытые слизью. – Аудитория повторила свой вердикт, профессор хохотнул и позвал Элин: посмотри, а записать можно потом.
Крыса лежала в поддоне разрезанным брюхом вверх. Профессор держал ее за задние лапы, Нейл – за передние, чтобы не переворачивалась. Крыса подергивала хвостом.
– Лорды и леди, у нас пять пунктов, а до перерыва... – раздался звон, дежурный во дворе колотил палкой по рельсе, сигналя конец занятия. Профессор Коппенс вздохнул, сказал: – Да-а. Как вы насчет поработать сейчас, а прервемся тихонько потом? Кому надо по приватным делам – потерпите до конца заклятия?
Студенты уставились на него, а потом Кенан сказал сестре на ухо громким шепотом: поссать, и аудитория ответила: а, нет, потерпим, чего уж.
Элин закатила глаза.
Крыса издохла, когда они успели установить всего четыре признака жизни из пяти, потому что болтали и спрашивали Ферика, доставал ли он сам ребенка из срамной щели, и как далеко пролезают туда руки. Профессор Коппенс сказал, что молодые умы будут интересоваться этим органом невзирая на любые попытки запретить им это, поэтому пресекать не стал, а посоветовал только найти в учебнике все пункты, как определить жизнь, переписать пятый и притвориться, что они это сделали практически.
Нейл опять попросил листок, а письменный прибор ему одолжил профессор. И когда в конце занятия в класс явился паладин, профессор отыскал в общей пачке работу Нейла, продемонстрировал и что-то долго вполголоса говорил. Нейл смотрел на них жадно, вытягивал шею и поворачивался одним ухом и другим. Элин сделала вид, что читает пришпиленный к стене эдикт Особого совета о порядке эксгумации трупов для поступления в руки некромантов, а сама прислушалась. Но тоже ничего не разобрала и, проходя мимо Нейла на выход, покачала головой. Новенький тихонько кивнул.
На следующем занятии его не было. Ничего удивительного, подумала Элин, не похож он на медика, так что медицинская алхимия ему незачем. Из тех, с кем она ходила на общие предметы, был только Ферик, лежал на парте в другом краю аудитории и спал, сунув под голову справочник ингредиентов. Вытаскивал, значит, детей из известных мест. Кто же ему это доверил, недоростку и слабо успевающему хотя бы и по той же алхимии?
У профессора Девос пропал голос, и она наказала читать и делать конспект главы про травяные вытяжки, а сама то и дело трогала шарф на шее, бросала грозные взгляды на зевающих, чихающих и роняющих тетради на пол, и отпустила тех, кто доделал, пораньше. Элин предъявила конспект, сделала книксен на одобрительный кивок и выбежала в коридор. Выскочила на улицу, отстучала каблуками по пустому двору, торопясь, пока не окликнули и не попросили учебник, списать или что им там еще от нее нужно, свернула с улицы Лесорубов на Лодочную, и, наконец, сбавила шаг, расправила плечи и пошла спокойнее. Разгладила пиджак, гордо подняла голову. В этом пиджаке и в юбке – кто примет ее за одну из «полешек»? Там девицы позволяют себе ходить в брюках – чего еще ждать от потомков крестьян, ремесленников и городской темноты и бедноты? Они и сами станут крестьянами, ремесленниками и беднотой, диплом им только затем, чтобы государство оставило в покое.
Она дошла до конца Лодочной и свернула на набережную. На другом берегу показалась громада университета, и стали попадаться студенты в таких же пиджаках, как у нее, только с жезлом и опрокинутым месяцем на рукавах. Элин улыбалась встречным. Свернула на мост, он вывел ее как раз к углу основного корпуса. Элин задрала голову, придержав волосы, чтобы не открыли глаз и щеку, посмотрела на часы на башенке. Как раз.
Йоаннес выбежал к ней, запыхавшийся, взял за руку, увернулся от поцелуя и повел на другую сторону улицы и во двор, и уже там поцеловал, взял руки в ладони и сказал:
– Я сегодня не могу, у нас еще занятия.
– Я знаю, – сказала Элин, – я помню расписание.
Йоаннес привлек ее к себе, и руки его, несколько мгновений благопристойно лежавшие на лопатках, поползли ниже. Легли на талию, как для танца. Элин прогнулась, тепло выдохнула ему рядом с ухом. Йоаннес спустил руки еще ниже.
Элин уперлась ладонями ему в грудь, отстранилась. Прошептала:
– Не здесь, мой друг, неприлично.
Йоаннес ладони не убрал. Элин взяла его за запястье. Йоаннес потребовал возмещения, и Элин подарила ему поцелуй.
– Сейчас начнется лекция, – сказал он, поцеловал Элин снова, – я пойду. Как-нибудь встретимся, да?
– Я буду считать минуты.
Йоаннес сунул руки в карманы и пошагал из двора прочь. Элин постояла еще, тронула губы и подумала: до моста по пути, было бы славно, если бы он меня проводил. Но он спешит, конечно, университетские профессора не любят опоздавших. Дисциплина там не то что в заведениях более низкого пошиба.
Было хорошо. Они были вместе на занятиях – в первый год только общие дисциплины. Они были вместе после. Тете нравился Йоаннес Барт, студент с умильными ямочками на щеках и глазами цвета неба. Элин улыбнулась. Тетя была строга к ухажерам своим и Элин, но Йоаннес ей приглянулся: юноша неплохого рождения, неплохого состояния и перспектив. Семья его владела землей и, что важнее, гербом. Получила его недавно, но честно, и это главное. Элин представляла себя хозяйкой дома умеренной роскоши и старательно помогала Йоаннесу с заданиями, а когда тетя отбывала с визитами, доказывала в своей комнате, что учеба – это еще не все, в чем она хороша.