Группа дополнительных занятий

– Пожалуйста, – сказала Резель. Стиснула кулак. Рукав натянулся и стал как наручник. Элин дернула руку, Резель отпустила и сказала снова: – Пожалуйста. Я не успею все это разобрать перед экзаменом. Не все такие умные, как ты.

Какая незаметная, неброская, со вкусом поданная лесть, подумала Элин сердито, расправила рукав. И почему я должна отвечать за чьи-то тугие мозги?

Сказала:

– Хорошо. Но домой не дам, принесу завтра и унесу. Что успеете переписать в перерывах, то и...

Резель взвизгнула, Элин вздрогнула и шарахнулась, но Резель успела схватить ее за руку холодными ладонями, и теперь с чувством трясла.

– Я знала, я знала, что ты добрая! Спасибо, спасибо, я буду осторожно, я...

Элин улыбалась и поглядывала на проходящих мимо студентов, но те, кажется, были привычны к нервическим сценам, и просто огибали их.

– Ты куришь?

Элин подняла брови.

– Куришь? – спросила Резель, выхватила откуда-то коробочку, раскрыла. В коробочке теснились аккуратные самокрутки.

Элин помотала головой.

– Ну тогда я пойду покурю, а ты... спасибо!

Резель убежала к дверям, обогнула поток входящих и влилась в поток выходящих покурить, а Элин разгладила рукав и пошла к следующей аудитории. И курят, и, наверное, пьют. И может, что-то у них там похуже табака, думала она, стоя у дверей одна. Каждые два занятия – большой перерыв, кто ходит поесть, кто – подымить, кто – попинать кожаный мяч, который стащили из гимнастической кладовки. Поесть, да. Четыре медных императора за плошку супу, треть серебряного. Элин плотнее прижала ранец к животу, прислушалась, слышно ли так урчание.

Первой к ней присоединилась пухлая девица. Встала напротив, как раз под отвалившимся куском лепнины на потолке (разумно, подумала Элин, однажды отвалившееся не упадет на голову опять), сунула руки под мышки, подперев тяжелую грудь.

Сказала:

– Погода – как для светопреставления.

На плечах у нее устроилась куртка с меховой оторочкой. Элин подождала, пока по спине и рукам пройдет дрожь, растянула губы и сказала:

– И в самом деле.

Подумала: немногие местные знают слово из такого количества слогов, не то что умеют выговорить.

– Хорошее дело, – сказала девица, кивнула Элин. – Богоугодное.

Элин сделала глупые глаза, сохранив вежливую улыбку.

– Дать переписать учебник, – пояснила девица, ковырнула пол носком туфли с пряжкой. От пола отвалился кусок, девица быстро оглянулась и пнула его в сторону. Подняла голову. – По вам не скажешь, что вы отдаете должное чувствам товарищества и сострадания. Но это нам всем урок: за внешним безразличием скрывалась милосердная душа.

Элин прищурилась. Девица тоже прищурилась, уголки губ утопли в мягком румянце щек, и непонятно было, улыбается ли она или нет.

Глаза зеленые, заметила Элин. Под цвет серег.

Нужно было взять с Резель слово никому не рассказывать. Но кто же знал, что она разболтает!

– Долг более обеспеченных – услужить менее обеспеченным, – сказала Элин. – В чем бы обеспеченность ни выражалась.

– Золотые слова, – подтвердила девица. – От кого угодно ожидала бы их, но не от носителя, – она снова кивнула Элин, – вот этого.

Элин одернула пиджак, вскинула голову и показательно отошла на пару шагов в сторону.

Конечно, здесь не любят университетских. Потому что завидуют, не нужно большого умственного усилия, чтобы это понять.

В облаке влажного воздуха и табачного дымка явились стриженая парочка и Резель. Кенан грянул об стенку рядом с Элин, как снаряд в подъемный мост, и спросил:

– Ты, говорят, даешь учебник по развеиванию на посмотреть?

Элин глубоко вздохнула.

– А мы тоже возьмем поглядеть? – спросила сестра его, пристроившись по другую сторону, таким тоном, словно бы и не спрашивала. Таким тоном, подумала Элин, каким спрашивают в темных подворотнях покурить, а потом забирают часы и запонки. – А то сдавать же все это говнище.

Элин снова вздохнула, на секунду зажмурилась. Когда открыла глаза, стриженая семейка никуда не делась, а Резель у стены напротив виновато развела руками и что-то неслышно сказала.

– Ненадолго, – сказала Элин. – Аккуратно. Не бесплатно. В уплату беру несметное количество изысканных яств и молодое вино из черепов язычников.

Кенан фыркнул и отвалился, как кусок от буханки хлеба, когда нож достиг уже нижней корочки и надсек ее. Элин втиснула ранец в живот. А ведь было бы неплохо в самом деле взять едой.

Ферик явился сразу за преподавателем и отряхивал крошки с груди, пока тот возился с ключом. Остальные тоже подтянулись, втиснулись в аудиторию сразу за профессором Коппенсом, который шел с обеда и, видимо, не доел, потому что на ходу вытащил из кармана яблоко и впился зубами, не дойдя до учительского стола.

И опять он сидел: новенький, на крайнем ряду. Перед ним лежал яблочный огрызок.

– Не замерз тут? – спросил его профессор Коппенс. Новенький помотал головой, нечистые волосы качнулись. Элин села опять за ним, потому что тут было просторнее, а внимания сотоварищей ей хватило на неделю вперед.

– Погода чудовищная. Кому дует – прикройте окно! – Профессор Коппенс взял яблоко зубами, раскатал подвернутые рукава дорогой, но мятой рубахи, прожевал кусок яблока, пробормотал: – Наверное, не успеем задохнуться.

Новенький повернулся к Элин и, прикрыв рот рукой, сказал:

– Листок. Бумажку какую-нибудь. Премного буду благодарен.

Элин кивнула и еще секунду его разглядывала, прежде чем достать припрятанные в учебнике листочки для черновиков. На вид сосуду было лет двадцать, пребывание в кандалах, видимо, старит.