Страница 4 из 203
Элин быстро перекинула страницы тетради и впилась взглядом в строчки, ровные поначалу и едва различимые под конец.
– Минейр... – госпожа Деак веско коснулась краем линейки парты перед новеньким. Он встал, зазвенев цепью, откашлялся и после паузы сказал негромко, так, что Элин пришлось податься вперед, чтобы расслышать:
– Катона.
У тети была подруга, подумала Элин, у нее дочь вышла замуж и стала по мужу Катона. Какой-то то ли чеканщик, то ли ювелир...
– Минейр Катона, в моем классе положено вести записи.
Новенький помолчал. Кто-то что-то прошептал с задних рядов, в аудитории хихикнули. В присутствии паладина не веселились, подумала Элин.
– Тише! – выкрикнула госпожа Деак, пристукнула линейкой. – Что за отвратительная мода шуметь, когда говорит преподаватель? Внимательно. А вы, минейр Катона, неужели надеетесь на свой ум больше, чем на записи? Тогда расскажите нам, будьте так любезны, виды печатей.
Элин пробежала глазами схему, убедилась, что все помнит, и уставилась в спину новенькому. Курточка у него была видавшая виды, а из воротника торчал крупный серый ярлык. Катона... еще был на улице Башмачников мастер, минейр Катона, тетя починяла у него перчатки.
Отвечал кое-как.
– Отвратительно, – сказала госпожа Деак, наконец. – Учтите, я буду присматривать за вами, молодой человек, и не надейтесь на поблажки. Вам и так давали слишком много поблажек, судя по тому, – она поддела линейкой цепь, рука новенького качнулась вперед, – в каком вы положении. Садитесь.
Новенький сел, а Элин повторила про себя: печати закрывающие, печати обнаруживающие, печати отводящие...
Линейка указала на всклокоченного пацана, который пытался спрятаться за стриженой сестрой, и ему это почти удалось, благо она была шире. Пацан встал, назвал фамилию и проблеял про печати... запечатывающие?..
Под смех в аудитории госпожа Деак сказала: отвратительно. Садитесь и не позорьтесь. Элин подняла руку. Госпожа Деак скользнула по ней взглядом и вызывала Ферика. Тот худо-бедно ответил, и госпожа Деак сказала открывать тетради и записывать: виды печатей по признаку нанесения. Элин размяла правую кисть, поставила точку в начале строки и уставилась на доску. Но доска была чистая, а госпожа Деак говорила, как обычно, вслух, на память, без пауз, четко и монотонно. Печати видимые, печати невидимые, печати внешние... внешний есть не находящийся внутри предмета и не встроенный в его структуру, а прикрепленный в иное время, чем время сотворения предмета, и имеющий свою структуру, которая дополняет, но не изменяет структуру предмета... Элин едва успевала макать перо в чернильницу. Слово ложилось на бумагу за словом, в аудитории стоял скрип перьев и шуршание. В окно влетал топот: группа, у которой были сейчас гимнастические упражнения, бегала вокруг основного здания. По их шагам можно было определять, какая сегодня погода, не выглядывая наружу: в дождь протоптанная поколениями “полешек” тропа превращалась в грязное месиво, и хлюпанье стояло, как на похоронах.
– ...возымела действие, материал печати и материал предмета должны образовать устойчивую материальную связь. Разрыв связи и разделение материала печати и материала предмета влечет нарушение печати...
К концу занятия у Элин вступило в локоть, а пальцы разогнулись только с помощью другой руки.
В коридоре ее догнала бледная еще более, с синим краем губ, Резель.
– Можно взять твои конспекты по развеиванию?
В какой именно момент времени и с какой это стати мы перешли на “ты”, подумала Элин, но сдержалась. Отошла в сторонку, встала под фреску с криволицым магом, который то ли убивал, то ли поднимал из мертвых такого же криволицего ребенка невнятного полу, и сказала:
– В моих конспектах все то же самое, что нам дает профессор Иллеш.
Резель улыбнулась, сказала тихо:
– Ясно. Просто ты так хорошо отвечаешь.
Я все это проходила и сдала, подумала Элин, и мне бы перезачли, если бы у кого-то в этом заведении была совесть.
Вместо этого сказала:
– У меня хороший учебник.
– Как у Ферика, да? А я не успела, – пожаловалась Резель, подержала нос в кулаке. – В библиотеке все так быстро разбирают... А можно попросить у тебя учебник тогда? На пару дней, я перепишу.
– Это не Фабиан и Сомодь, – сказала Элин.
– Ну хоть какой, правда...
– Это Ван ден Бринк.
Резель похлопала глупыми глазами. Элин подумала: с кем я учусь, боги мои и все святые. Сказала:
– Университетский.
– О! Правда? Он самый лучший ведь, да?
Элин сдержанно улыбнулась и подтвердила: самый лучший, вне всяких сомнений.
– А можно, можно мне его? Пожалуйста! – Резель схватила ее за руку, и даже через рукав захолодило от ее пальцев. – Я очень аккуратная, я верну.
– Я, право же, не привыкла давать книги...
– Пожалуйста, – Резель заглянула бледными глазками в лицо, – мне очень нужно, я ни за что это не сдам, а ты так объясняешь... может, ты мне сама объяснишь? И не нужно будет книги. Вот, например... – Она зарылась в холщовую сумку, достала тетрадь, а Элин уже пятилась вдоль стены и приговаривала:
– Я воистину не лучший ментор, и, в сущности, в чем смысл образования? В том, чтобы научиться учиться, и какую пользу тогда...
Она приготовилась было уже бежать, но Резель скакнула за ней, как серна, снова взяла за рукав и сунула под нос тетрадь.
– Вот тут. Смотри, ты сказала, что неправильный слог... а почему тут тогда такой же? Это та же самая печать на глине...
– Это не обожженная глина, – сказала Элин, пытаясь вывернуться из неожиданно крепких пальцев. – Она отличается от обожженной. Мне, к сожалению, пора...