Страница 29 из 203
– Какое полезное заклятье, – сказала Элин, – я не видала его в учебнике.
– Его там и нет, – сказала Резель. – Нехорошо, говорят, так делать – накладывать иллюзию, будто чисто. Могут даже сделать штраф, если увидят проверяющие.
– Нас могут оштрафовать?
– Нет! Не нас, а трактирщика, если заговаривает простыни вместо того, чтобы стирать, или брадобрея, если заговаривает полотенца, фартуки свои. Или там... не знаю... бинты в госпитале.
– А вы, стало быть, владеете заклинанием, которое не одобряют? – спросила Элин спокойным голосом.
Резель что-то пробормотала. Элин наклонилась к ней. Расслышала, быстро кивнула, отвернулась в смущении. “На случай пятна на попе в эти самые дни”.
Кенан подбирался к ним на четвереньках и допытывался, что она сказала, но Элин оборвала его любопытство:
– В-третьих, нам нужно вести себя как ни в чем не бывало. Чем бы мы занимались, не случись с нами этой неприятности? – Элин показала раскрытой ладонью на стол, сказала: – Прошу. Будет подозрительно, если мы выйдем слишком рано.
Компания безо всякой охоты вернулась к учебе. Будто бы это не они только что стонали, что им нельзя ввязываться. Конечно, думала Элин, решая университетские задачи, раскапывать детали убийства куда как веселее, чем корпеть над учебниками. Именно поэтому романы про графа со сложной фамилией застают его уже в летах, а не школяром, и за поисками мотивов, а не за зубрежкой.
Интересно, куда делось остальное тело, подумала она. Профессор Коппенс был немаленький. Убийца унес его с собою? Раскидал, как говорил Ферик, в овсяном поле? Где тут ближайшее овсяное поле? Элин постучала ручкой по краю учебника, покусала губу, вспомнила, что она еще ноет. Промокнула строки промокашкой, собрала тетради Йоаннеса, раскрыла свои, попросила у Нейла копировальных листов.
Подумала, читая условия задачи: крови мало. Из взрослого человека должно было натечь на весь пол, да даже из головы – вполне себе обязана была получиться лужа. Элин бросила взгляд на тщательно выровненные книги. Должно было протечь на пол и вытечь из-под шкафа, или хотя бы запачкать книги. Она перечитала условия задачи снова, покрутила ручку в пальцах. Это в случае, если голову отделили от тела сразу после убийства и тотчас же спрятали. Отделить ее, однако, могли от тела, которое уже полежало где-то и успело стечь. Или сама голова полежала.
Элин принюхалась. Попахивало железом, но едва-едва, запах старой книги перебивал. Если бы голова лежала здесь – или где-то еще, прежде чем оказаться здесь – долго, то и выглядела бы не так бодро, и пахла бы куда как резче, учуяли бы все, не только брат с сестрой.
– Могу я помочь? – спросила Орифия. Элин поняла, что пялится в учебник без движения и без результата, сказала: благодарю, этого не требуется, я просто задумалась.
Резель всхлипнула. Быстро вытерла пальцем уголки глаз, наклонилась над тетрадью совсем низко.
– Что случилось? – спросила Элин подозрительно.
– Жа... алко его, – выдохнула Резель прерывисто. – Он был... хороший... к нам...
Собрание дружно вздохнуло. Давайте устроим совместное проливание слез, как по невинному принцу Моуресу, подумала Элин. Плач стоял на всю столицу, мама с тетушкой отвели ее в церковь и тоже постояли там, прижимая платки к глазам. Элин, тогда еще совсем маленькая, плакала искренне: время было до обеда, она проголодалась, истоптала ножки в новых атласных туфельках, а в соборе плакали и пели страшно и гулко, пахло жировыми свечами, и у нее разболелась голова.
Плачут чаще о себе, подумала Элин. Последнего сына государыни, слабого, прожившего всего день младенца, было, конечно, жаль, но отдаленной от сердца жалостью, тогда как свои боли исторгали настоящие слезы. О чем сейчас рыдает Резель, о том, что не получит зачета и на экзамене будет трудно? Или профессор Коппенс что-то ей пообещал?
Как мне, подумала Элин, тронула Резель за руку. Та шмыгнула носом.
Глаза она потом себе исправила очень ловко, коснулась пальцами шва на плече – и красноты как не бывало. Орифия, собирая учебники, спросила:
– А мне сделаете когда-нибудь брови? – Она прижала палец у виска, подтянула кожу вверх. – Чтобы вот эдак было?
Резель улыбнулась и покивала.
Госпожа библиотекарь прибежала на скрип двери, будто поджидала. Сказала выворачивать сумки, и открывала каждый учебник, проверяла экслибрисы на форзацах. Отпустила, загремела за спиной ключами и пошагала к переставленным шкафам. Элин потрясла руками, сгоняя напряжение. Значит, не пошла смотреть. Быть может, нам повезет, и кто-то наведается вниз после нас, найдет голову и станет главным подозреваемым.
Что, конечно, будет возмутительно, как всякая несправедливость, подумала она старательно. Но, чему ее научили последние месяцы, так это тому, что справедливости в мире нет.
Солнце уже касалось крыш. Элин догнала его на набережной, где оно висело над водою, пронзенное кранами торговой пристани. Ветерок то утихал, то поднимался опять, Элин придерживала воротник пиджака и думала, что это очередное доказательство: очевидно, жизнь не терпит добра и бескорыстия. Либо это, либо профессор Коппенс чем-то заслужил подобную кончину. Обидел рассчитывавшего на него воспитанника. Интересно, сколько преподавателей убили “полешки”? Не могло быть, чтобы ни одного, столько опасных личностей да в одном месте, всех наручниками к скамье не пристегнешь. А может, думала Элин, прижимаясь к парапету и пропуская парочку спешащих будущих гувернанток из педагогического института, ему мстит обманутая невеста. Или господин заместитель по наукам за то, что он отклонился от расписания.
Элин вздохнула, подумала со старанием: или тот же самый господин заместитель по наукам за то, что профессор Коппенс обесчестил его юную дочку и отказался брать ее в жены. Тогда – сам виноват.