Страница 27 из 203
Элин подумала, что нужно упасть в обморок. Хорошее воспитание предполагает, что на ужасы жизни леди будет реагировать соответствующим образом. Элин прислушалась к себе: голова не кружилась, не тошнило (а, напротив, последние дни было сыто и хорошо), и даже не тянуло присесть. Элин подумала, что можно тогда просто изобразить, откинуться на стуле в бессилии и закатить глаза, но Резель – леди, конечно же, не будучи, – сказала:
– Так он не болеет!
И изображать что-либо расхотелось тоже.
– Рискну предположить, – сказал Нейл, – что это нечто более радикальное, чем болезнь.
Профессор Коппенс был совсем на себя не похож, Элин потерла глаза и вновь убедилась, что не обозналась, и это он. Его, вернее сказать, часть.
– Да чтоб тебя! – рыкнула Конла и разразилась потоком ругательств, из которых следовало, что кому-то непременно следует гореть в аду, насаженным на кол с шипами, как у кошачьего органа любви. – Главное, именно нам, никому другому не попался!
Она потрясла голову любимого профессора. Орифия попыталась отнять у нее несчастливую находку.
Носит дорогие побрякушки, но тоже не может поступить подобно воспитанной девице, подумала Элин.
Орифия взяла, наконец, голову за уши, положила на пол у полок, вытерла руки кружевным платком. Кенан сел прямо на пол, отполз на заднице в дальний угол и, скрючившись, сидел там, зажав ладонью нос. Какой чувствительный, подумала Элин, как молодые господа, которые падают в обмороки не оттого, что научены, и не из-за тугого корсета, а искренне, от всей души, потому, что не видели столько крови, сколько видит каждая девица регулярно.
Конла отряхнула руки и села в угол рядом с братом. Тот теперь прикрывался рукавом. Повисло молчание, шуршала только одежда, когда честная компания переглядывалась.
– Надо кому-то сообщить, – сказала Элин, наконец, потому что никто не пожелал озвучить очевидное.
– Ага, – сказала Конла, – и сразу на нас повесят.
– Но вы же его не убивали, верно?
Конла молчала, и брат ее молчал, уставившись на мертвую голову мерцавшими от каменного света глазами.
– Вы его не убивали? – повторила Элин с нажимом.
– Дура, что ли? – поинтересовалась Конла.
– Вне зависимости от того, как вы желаете меня обозвать, нам всем, – Элин обвела притихший коллектив рукой, – хотелось бы для собственного спокойствия знать...
– Нет, конечно! – воскликнул Кенан. – Зачем нам? Если б это мы – уж мы бы сюда не поперлись, а?
– Разумно, – сказала Элин, – следствие это учтет.
– Какое, на хер, следствие? – зашипела Конла, отпихнула себя от полки, оказалась на четвереньках, пробежала так два шага и встала прямо. Подняла ногу, как цапля, задрала штанину. – Это видала? Если кто затырит мел из класса – нам нельзя даже рядом быть, иначе – обратно! Упекут и не спросят, виноваты или нет! Ссать нельзя в одном поле сесть рядом с преступленьем.
Интересно, каким образом преступление отправляет естественные надобности, подумала Элин, если это не личность, а событие.
Нейл кашлянул и сказал, что у него, пожалуй, те же проблемы.
– Во! – сказала Конла, широко махнула рукой в его сторону, чуть не выбив Ферику глаз. – Ты понимаешь, да? А начнут разбираться – на кого подумают? На того, кто раньше сидел, или на сосуд.
– Минейр Катона, – повернулась к Нейлу Элин, – развейте мои опасения. Это ведь не вы... ну... устроили сие происшествие?
Вокруг Нейла тут же образовалось свободное пространство. Элин тоже захотела прижаться к стенке, но было поздно, и они остались стоять, как борцы на площадке, друг напротив друга.
– Со всей искренностью заверяю, – сказал Нейл в ладонь, – что я не совершал ничего предосудительного и не наносил вреда живым существам с тех пор, как нахожусь здесь. Это своего рода требование, – он потряс рукой, браслет съехал ближе к кисти, – я не могу его нарушить, даже если бы желал. И я не желал.
– А не было ли у вас провалов в памяти? – спросила Орифия. Элин подумала: в точку, сосуд не всегда владеет собою.
Нейл растянул губы, проговорил:
– Если бы бывали, я бы не мог этого знать, верно, мефрау? Не помнил бы.
– Почему мы решили, что это кто-то из нас? – спросила Резель, обхватив себя за плечи. Элин, напротив, было жарко, она расстегнула пиджак.
– А кто вас знает, почему? – буркнул Кенан из угла, ткнул в Элин пальцем. – Это вон она придумала.
– Ничего подобного, – сказала Элин, съежившись под дружными взглядами. Запахнула пиджак и все-таки отошла к стене. Стол с покинутыми тетрадями окончательно осиротел.
– Кому из присутствующих нравился профессор Коппенс? – спросила Орифия и первой подняла руку. За нею подняли все остальные. Она продолжила: – Кому здесь нужен был у него зачет? – И снова единогласно. – А кто не уверен, что получит хорошую отметку у профессора Моленара или кого нам пришлют на замену еще?
Уверен не был никто. Орифия сказала:
– Значит, ни у кого из нас не было мотива. Мотив, между прочим, первое, что нужно искать.
Элин выдохнула и подумала: стыдно, что не я первая дошла до этого. Тетя любила почитывать новеллы про иностранного графа с какой-то сложной фамилией, который вперед стражи и паладинов распутывал самые сложные загадки. Судя по тому, что, куда бы означенный граф ни поехал, везде его преследовали смертоубийство, предательство, мошенничество с наследством, тайны незаконнорожденных сыновей, государственная измена и кровосмешение, лучше бы ему сидеть дома.