Страница 25 из 203
– Не заставляй меня думать, что ты настолько не уважаешь меня теперь.
Йоаннес помолчал, даже отошел на шаг. Поправил галстук, пригладил волосы. Элин стиснула толстую его тетрадь. Йоаннес сказал:
– Конечно, нет, мой цветок. – Потянулся поцеловать, и Элин позволила ему, и даже ответила, прихватила зубами губу. Йоаннес укусил в ответ, довольно заурчал и сказал в губы: – Я побегу.
Элин помахала ему тетрадью. Подумала: отрадно и насущно быть нужной. Настолько, что он проводит до этих страшных мест.
Резель у аудитории амулетов и зачарованных предметов поглядывала на нее, поглядывала, а потом подобралась, прижалась к стенке рядом и прошептала громким шепотом:
– Везу-учая.
Элин подняла брови.
– Нацелованная вся, – объяснила Резель.
Элин прикрылась ладонью, бросила взгляд по сторонам. Конла от противоположной стены подмигнула сначала одним глазом, потом другим, а Кенан потянул носом и ухмыльнулся. Какой позор, подумала Элин, тетя нелестно отзывалась о тех, кто проявляет романтические свои интенции на людях.
– Да ладно, не стесняйся, – сказала Резель, вздохнула, побила сумкой с учебниками по ноге, зацепилась нашитым тканевым цветком за чулок. – Эх, мне бы...
Элин все прикрывалась и думала: хорошо еще, что не наставили друг другу любовных отметин на шее, а то я сегодня не взяла шарфика.
Ферик опять повесил голову, уперся лбом в учебник, который обнимал, а стоявший рядом Нейл поглядывал на Элин как будто с сочувствием. Она на всякий случай покачала головой: это не зубы, это гораздо легче и проходит быстро.
– Я его знаю? – спросила Резель.
Элин помотала головой.
– Как из себя, симпатичный?
Элин кивнула: довольно миловидный. К щекам прилило, к губе тоже, и она, кажется, надулась, как брюшко насосавшегося комара. Элин раздумывала, успеет ли она добежать до туалетных комнат и оглядеть урон в зеркало.
– Давай я попробую, – сказала Резель. Элин уставилась на нее поверх ладони. Резель сказала шепотом, теперь настоящим, предназначенным для тайн: – Твой мальчик увидит, да? Что нацеловалась с другим. А мы сделаем, что не увидит.
За кого она меня принимает, возмутилась Элин мысленно, а Резель взяла ее за руку, осторожно отвела, развернула спиной к коридору, взялась за воротник рубашки, забормотала. Элин почувствовала, что по ткани пробежала легкая магия.
– Ну, вот и все!
Элин тронула губу. Она побаливала по-прежнему.
– Ай, зеркала нет, – огорчилась Резель, – но ты потом погляди, после занятия, будет держаться пару часов. Потом подновлю иллюзию, если хочешь.
Иллюзия, значит. Элин тронула губу языком, сказала:
– Ваши чары очень вовремя.
Резель улыбнулась.
– Я еще только учусь! Нам говорят больше практиковаться. А людей пока не набрали, поэтому мы сами ищем, на ком. Я... слушай, хорошо получилось, можно, я приведу тебя к своему профессору? Показать, а он мне поставит. Пожалуйста!
И вновь: ни одной услуги просто так. Элин сказала:
– Безусловно. Похвастайтесь своим трудом.
Резель пропустила мимо ушей холод, в котором Элин старательно вымочила каждое слово. Сказала, заправив волосы за уши:
– Нужно сделать до зачета, хотя бы десять удачных, у меня уже три... ты четвертая. Надеюсь, не пропадет... ты же не будешь менять рубашку? Ну хорошо...
Элин вежливо слушала и следила, как профессор Келемен, не торопясь и отвлекаясь на разговоры со встречными преподавателями, идет к ним. Резель оставила чары на рубашке, для иллюзий нужно вместилище, и это чаще всего одежда или украшения. По живой коже умеют только мастера. Кто же она тогда получается, с чарами косметической иллюзии? Будущий цирюльник и замазыватель синяков. Остальные хотя бы прикидываются, что хотят после выпуска быть полезны людям.
Хотя, быть может, дело не в пользе. У тети было платье, и к ним приходила мефрау его зачаровать. Тете в этом наряде убавлялось пятнадцать лет на вид, а у мефрау изрядно прибавилось серебра в кошельке. Но чары были отменные, никто бы не разгадал.
Так что, может, и верно, думала Элин, заходя в класс. Если она выберет нужную стезю, а не будет стоять в цирюльне или бегать по домам и остригать космы стареющих вдов за пяток медяков в день, и терпеть их разговоры. Или приводить в порядок покойников, чтобы они выглядели как достойные и слишком рано ушедшие, а не отвратительные, пропитые, успевшие замучить всех вокруг.
Элин украдкой смотрелась в чернильницу все занятие, и в искажающих лицо стеклянных бочках выходило очень прилично, хотя губа не переставала ныть.
Резель взяла ее за руку после амулетов и отвела в корпус практических учений. Буйно усатый господин в белом сюртуке взял Элин за подбородок, оглядел, коснулся пальцем воротника (Элин повеяло за уши магией), пробубнил что-то в усы, снова коснулся и, бубня, пошел к столу, зарылся в бумаги. Спросил что-то Резель, та задумалась, и господин не стал ждать, что-то отметил. Элин в это время украдкой отерла подбородок платком, оглядела аудиторию. Она была не такая, как она видела тут обычно, по стенам стояли столы с гипсовыми головами, на задах – стулья горой, а по свободной середине помещения шагал с метлою парень и старательно сметал в кучу какие-то то ли опилки, то ли пыль.
– Спасибо! – говорила Резель на пути обратно. – Профессор был доволен.
– Как вы это, позвольте, определили?
– Ну, он мне проставил, – сказала Резель. – Я ничего не понимаю, что он говорит, и никто не понимает. Но он хорошо все показывает, сразу становится ясно. Спасибо, – продолжила она без перехода, – ты настоящий друг!
“Друг” – слово слишком весомое, чтобы так им бросаться, подумала Элин, и я не планировала завязывать здесь дружеские узы. Промолчала.