Группа дополнительных занятий

– А вы, стало быть, не за колдовство? – поинтересовалась Элин самым светским своим тоном.

– Ни в коем разе. На клумбу насрали, – сказала Конла. – Без всякого магичества.

Они заржали оба, и из-за стеллажей рявкнули голосом госпожи библиотекаря: а ну тихо там!

Кенан показал полкам целую пантомиму. Потом принюхался, наклонился, лег грудью на стол, оглядел всех и сказал громким шепотом:

– Они там чпокаются.

– Кто? – спросила Резель вполголоса.

Конла тоже принюхалась, сказала тихо: ха!

– Библиотекарша с кем-то, – сказал Кенан, отклонился на стуле, чтобы заглянуть между шкафами.

– Отвратительно, – прошептала Элин.

– Смотря с кем, – сказала Резель. Порозовела, наклонилась над записями.

– В общественном месте! Среди книг! – Элин сделала большие глаза.

– А чего, тут, как учебники раздали, никого не бывает, кроме нас, – сказала Конла, повысила голос: – Вот мы сбили, наверное, потрахушки!

Кенан стек со стула, прилип к полкам, прижал палец к губам и пополз вдоль шкафа, скрылся за углом.

– Ой, выгонят нас, – вздохнула Резель. – А тут было хорошо. Тепло.

– К нам пойдем, – сказала Конла. – В женском доме протапливают.

Элин тоже отклонилась на стуле, и он не грозил развалиться. Видно было недалеко, но Кенана она заметила первым. Он возвращался быстрым мягким шагом, пригибаясь, словно прятался за низким забором. Влез на стул и сказал:

– А это пацан с боевой магии.

– Который? – спросила Конла тут же.

– Ну этот, – Кенан показал конус перед лицом, – носатый.

Конла хохотнула.

– Свезло так свезло.

– Ну, – сказал Кенан, – такая тетка, скачет, что тыквы прыгают.

Элин прислушалась. Раздавался ритмичный скрип, который она раньше принимала за жалобы полов на шаги.

Спросила:

– Какие тыквы?

Кенан показал, какие. Элин повторила: отвратительно.

Вспомнила отчего-то Орифию.

Конла затрясла рукой, сказала, что она уморилась, передала ручку брату и сползла по стулу, вывалив язык.

Отвратительно, думала Элин, поглядывая назад то и дело. Скрип затих, и скоро к двери пробежал всклокоченный воспитанник. Это противно природе, чтобы зрелые и умудренные дамы позволяли себе связываться с юными и ветреными. Тем более, носатыми. А может быть, думала она, уставившись на дверь не глядя, носатые и некрасивые еще и лучше. Они не решат вдруг, что могут получить больше, чем имеют, и не побегут устраивать свою будущность к молодым и привлекательным, как они сами. Оставив немолодую и потерявшую часть своей прелести любовь позади. В слезах, которые она, прекрасно воспитанная, будет скрывать, но о которых будут говорить припухшие глаза по утрам, пока не сделала притирания. И в долгах, с ненавистью подумала Элин. Которые всплывут неожиданно на оглашении завещания. Молодым и красивым дела нет ни до чьей жизни, кроме своей, подумала Элин. Некрасивые хотя бы пытаются изображать порядочность.

Элин потерла глаз, положила руку на живот, прижала. Отвернулась от двери.

– Что это за чушь? – пробубнил Кенан под нос, ткнул пальцем в учебники. Элин подумала, что зря им повесили браслеты на ноги, на руки было бы гораздо полезнее. Чтобы отрывало, как говорит Конла, к херам. Особенно когда тычут нечистым пальцем в чужие книги.

Подалась вперед, посмотрела.

– Где чушь?

– Ну вот! Что это за галиматья?

– Буква “е”. Старый алфавит.

Кенан смотрел на нее, а глаза были – словно из того же браслета и сделанные: черные, как камешки, которые держат на леднике и бросают в бокал.

– Старый алфавит, – вздохнула Элин и подумала, что местные воспитанники не знают, наверное, и половину нового. – Старые заклинания иногда записывают именно так.

Кенан выругался и принялся вымарывать буквы на листе и писать сверху новые. Элин поспешила добавить:

– Читается не как наша “е”, а между “е” и “э”.

Кенан выругался еще раз. Резель быстро строчила, потом прочла строчку и уставилась на Элин: правильно?

Элин за такое произношение стыдил гувернер, и она поправила. Резель зашуршала тетрадью, раскрыла на одной из первых лекций, показала:

– А вот это тогда что? Я просто переписала с доски...

Почерк у нее, в отличие от брата с сестрой, был приличный, и Элин прочла со второго раза. Подумала: половину заклятий дают в старом виде, неужели никто из взрослых не позаботился узнать, могут ли они их прочесть?

– То-то я чувствую, бред какой-то, – сказала Конла. – Не получается, хоть ты язык сломай. Ясно теперь. Этот, главное, зараза, “с вашей неспособностью прочесть написанное нечего и мечтать чему-нибудь научиться”.

Она закатила глаза и медленно и старательно выговорила заклинание вызова пламени. Лист перед Кенаном занялся с краю, Конла перегнулась через стол, натянула рукав на ладонь, захлопала.

– Никаких заклинаний тут, только в аудитории! – крикнули из-за шкафов довольным голосом.

Кенан пихнул подпаленный конспект сестре и сказал, что, раз она стала умная, пусть теперь пишет сама. Конла послала его туда, куда Элин не знала, что можно послать. Резель под шумок повернула учебник к себе и строчила теперь, шевеля губами.

В таком виде их застало окончание занятия. Элин под приглушенный звон вскочила первая, сказала бодро, но с положенной скорбью от расставания в голосе:

– Нынче у меня алхимия, а после занятий нам встречаться теперь незачем, мы отлично поработали и выполнили норму на сегодня, так что заранее попрощаюсь с вами и...