Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 203



Прикрыла тряпицей и сказала:

– Благодарю, но это незачем.

– Надо сахару, – сказала Резель, словно не слышала, – и горячего. И супу. А потом каши... от хлеба может скрутить, но ты попробуй потихоньку.

– Право, это лишнее.

– Никто, наверное, про тебя это и не подумал, – сказала Резель, приподнялась, села на ладони. – Ты такая вся... ну, одеваешься там хорошо и выражаешься. Но я-то знаю, как выглядят такие «болезни», – она подняла глаза к разводам на потолке на последнем слове. – У нас была пара очень тугих лет. Зим. Зимой особенно, – она передернула плечами. – Холод, нужны дрова сначала, а потом на остальное, бывало, и не оставалось.

Элин поймала себя на том, что жует. Хлеба осталась только половина. Она спихнула сверток с коленей на лавку и постаралась не двигать челюстью слишком явно.

Резель вытянула ноги и качала туфлями в грязи.

Живот схватило, Элин скрючилась. Резель погладила ее по спине, и гладила, пока не ввалились в раздевалку девушки. Тогда Резель встала, незаметно подобрала сверток, и, ни слова никому не сказав, принялась раздеваться.

К середине следующего занятия живот отпустило, Элин смогла сесть прямо, и профессор Келемен перестал на нее коситься. На нее опять не глядели. И это было прекрасно.

Домой она шла без спеху, потому что от быстрого шага заходилось сердце, и грызла яблочко. Добравшись, уронила ранец прямо на пол, пила и пила воду, а потом, булькнув внутренностями, повалилась на кровать.

А утром снова была первой у аудитории некромантии. Воспитанники другого класса, ожидавшие занятия, поглядывали на нее, и еще внимательнее, когда подошел профессор Коппенс, и Элин попросилась войти с ним.

– Я что-то путаю, вам изменили расписание? – спросил он, разматывая шарф.

Элин молчала и втягивала носом воздух, обещая себе на следующем вздохе решиться. Скрипела ручка ранца в ее ладонях. Профессор охлопывал себя по карманам, потом выложил на стол длинный футляр, стряхнул куртку.

– Помогите мне, – сказала Элин едва слышно. – Прошу вас. Если... если предложение еще в силе.

– Я сегодня же поговорю с Марлен. Или завтра. – Профессор Коппенс клацнул застежками портфеля, вынул сброшюрованную стопку бумаг. – Ты кто? Какое направление?



– Поиск, – сказала Элин, сообразив. – Теория поиска.

– Поиск – это хорошо, – сказал профессор Коппенс. – Не у всех есть талант. Как средний балл, ничего? Ну вот и отлично, я поговорю с ответственными, – он заговорил, растягивая слова, что-то искал в бумагах, – лицами, не волнуйся.

– Благодарю, – сказала Элин тихо. – Спасибо вам.

Профессор Коппенс оторвался от бумаг, сказал:

– Что-то ты какая-то бледная. – Он вынул из воздуха, как умел, яблоко, бросил ей. – Полезно для железа. И позови там моих, ладно?

Элин сделала книксен.

Яблоко съела сразу же, огрызок завернула в испорченный тетрадный лист и спрятала в ранец. Потом передумала, сунула в карман. Ранец был тяжкий, Элин тащила его, словно ведро воды на второй этаж.

Записку она приготовила дома, и в первый же момент, когда на последнем занятии профессор Иллеш отвернулся к доске, потянулась через проход и бросила ее на парту брата с сестрой. Краем глаза наблюдала, как Конла ее разворачивает, а читают они вместе. И тут же уставились – оба. Элин зачесала волосы на глаз. Быстро обернулась, бросила такую же записку на парту сзади себя, и уже не видела, как Резель читает, а только слышала шорох.

Собрались они под доской с объявлениями, напротив библиотечной двери.

– Серьезно? – спросила Конла.

Элин раскрыла ранец, наполовину вынула оттуда учебник по развеиванию чар. Повернулась боком к двери, показала.

– Там есть столы, можно спокойно сесть. Интересуетесь?

Кенан сказал весомое «ну епт» и первым ворвался в библиотеку, сестра и Резель за ним. Застыли рядом с полками с философскими трудами, которые никто не брал, потому что философию отменили в училищах десять лет назад. Элин провела компанию в угол, под сень лампы. Кенан взялся за край стола, пошатал.

Элин выложила учебник на стол и хотела было уйти посидеть к полкам с романами, но стол шатался, стульев было меньше, чем людей, всякий рвался переписывать первым, и пришлось участвовать порядка ради.