Жертвы

— А ну-ка, мать, дай мне ключи от машины.

— Нет, Пашенька, брось, — как-то неуверенно произнесла она, и я заметила тревогу в ее глазах, и испугалась сама, я попыталась вырваться, но Пашенька держал крепко. На тот момент ему было девятнадцать, и был он довольно силен, уж точно сильнее меня тогда…

— Паша, — мачеха даже повысила тон, но то, что она не одобряет его, было понятно и по тому, как она его назвала: вот и всё как ругали этого ребенка — Пашеньку меняли на Пашу, такой вот метод наказания, был у нее, для него…

Но тут Пашенька вдруг схватил со стола нож:

— А ну, давай ключи, а то порешу ее тут и тебе достанется.

— Паша, ты чего? Очнись, ее отец тебя живьем зароет, — хотя мачеха и говорила это, ключи все же достала и протянула ему.

— Посмотрим, кто кого уроет, — Пашенька пьяно хмыкнул, ударил меня в живот и потащил к выходу.

Вздохнуть у меня получилось не сразу, а когда я более-менее оклемалась от удара и первого шока, он уже впихнул меня в багажник джипа мачехи. Я видела его лицо, когда он опускал дверь багажника: пьяное, злое и похотливое. И Пашенька повез меня в тот самый злосчастный домик... куда потом приехали и его друзья…

Как я потом узнала: та дача досталась ему от друга, вернее, друг оставил дачу на Пашеньку, приглядывать, так сказать, потому что сам уехал за границу, а деревня, в которой стоял домик, постепенно вымирала, и бесхозяйные дома становились легкой добычей для разного рода маргинальной части населения.

Все сложилось для тех четверых идеально: домик был на отшибе, деревня уже почти не обитаема, так — пару домов жилых осталось и все, поэтому на мои крики никто не пришел… Да и не давали они мне особо кричать — затыкали рот тряпкой, а то и вовсе начинали остервенело бить. И они «развлекались»: поначалу насиловали, как фантазия подскажет, потом насиловали, чем фантазия подскажет, в том числе и бутылками, одна из которых у них или разбилась, или лопнула, а может, они ее специально разбили, но боли и шрамов на бедрах и… выше...  она наделала мне здорово… а потом они просто издевались: резали тело ножом, жгли сигареты об меня, потом просто избивали…

Наконец, настало воскресенье. Я лежала уже в полусознательном состоянии — ужасная боль по всему телу не давала вернуться в реальность до конца, она сминала сознание, держала в каком-то своем адском полумире…

Но я видела, как эти четверо проснулись, похмелились, убрали со стола, как долго перешептывались, спорили, ругались, курили, выходили из комнаты, заходили, поглядывали на меня, подходили ко мне, отходили от меня, удивительно — но в этот день они почти не били меня, только иногда пихали ногами, пока я не начинала стонать — судя по всему, так они убеждались, что я еще жива. Эта их маета продолжалась до самого вечера — наверное, они до последнего надеялись, что я сама отойду в мир иной… до моего сознания иногда долетали отрывки их споров и разговоров — они усиленно решали, как же меня убить и, главное, кто это сделает…

Забавно: они насиловали и издевались над шестнадцатилетней, большей части из них не знакомой и ни в чем перед ними неповинной девушкой и ничто их не смущало и не останавливало, а вот убить — они боялись. Чего? Я не поняла до сих пор: может, каждый из них думал, что он настолько безгрешен, что вот именно мое убийство помешает отправиться его чистой душе в рай? а может, они боялись, что, если мой дух придет мстить, он придет только за тем, кто убил? хотя, скорее всего, каждый из них боялся, что, если меня все-таки найдут, тому, кто убил, дадут больше срок… не знаю…

Уже совсем вечером Пашенька изрек предложение — оттащить меня в лес, который был совсем недалеко, и просто закопать, как есть… Но всем вместе! И все согласились. Они отвязали меня от батареи, положили на покрывало и потащили, и каждое передвижение моего тела, каждый их шаг со мной отзывались таким адским огнем, такой режущей болью, словно они не тащили меня, а резали снова и снова… Я уже совсем не сопротивлялась, уже не было сил.

В лесу они бросили меня в кусты, неподалеку от места, которое они определили «идеально подходящим» для моей могилы... И тут вспомнили, что забыли лопату, и послали за ней Данилу.

А я… я лежала и еще была… и хоть и была в каком-то слабосознательном состоянии от боли, потери крови, от страха… но я все понимала…

Трое оставшихся закурили и принялись о чем-то перешептываться, и тут… вдруг… раздался собачий лай, звонкий, четкий, громкий, и они…  побежали…

Вскоре я услышала лай совсем близко, почувствовала, что кто-то вертится рядом со мной.

— О Матерь Божья, — услышала я женский возглас и вдруг провалилась куда-то, как в пропасть…

Как оказалось, нашла меня местная бабуля, которая возвращалась из соседней деревни через лес — так было короче, ее собачка, обычная маленькая дворняга, и спугнула этих троих, а потом нашла и меня в кустах. А ведь без собаки бабуля могла меня в темном лесу и не заметить, а я… сломанная челюсть, разбитый нос, кровь во рту — даже дышать было больно и трудно, очень больно, очень трудно — закричать уже не было сил… Я уже была почти мертва, почти закопана, почти… За что же это почти?!...