Жертвы

Я резко открыла глаза, дыхание стало частым, тело покрылось липким потом, внутри гнетущий, муторный, противный страх смерти — пот, который он выгоняет из тела, даже пахнет по-другому, невкусно, кисло, плесенью. Я встала, нервно потерла рукой лоб, отгоняя воспоминания, прошла к крану, умыла лицо холодной водой, сделала несколько глотков, и… постояв немного, сняла футболку с лифчиком, аккуратно сложила их на кровать и вернулась к крану. Хоть и было неудобно: холодная вода и маленький кусочек мыла, да и кран располагался довольно низко, на уровне пояса, но я вымыла с мылом подмышки и шею, обтерла холодной водой тело, стараясь смыть с себя этот запах. После я вернулась на кровать, села, обняв себя за колени и уткнув в них голову, думать не хотелось — я гнала свои воспоминания, как только могла, но они упорно не отступали… Эти воспоминания… Эти воспоминания не топились в алкоголе, они не стирались таблетками, иногда они словно утихали, словно брали перерыв, уходили в отпуск, но потом возвращались, они всегда возвращались…

Я подняла голову, снова рукой потерла лоб и огляделась, я уже окончательно не понимала — день или ночь? И какой день? Ужасно хотелось искупаться, надеть чистое белье... Я посмотрела на футболку, взяла ее, прополоснула с мылом и повесила на цепь кровати, лифчик засунула под подушку, решив его не стирать и пока не носить, все равно он только мешал. Вместо футболки надела кофту, которую Маньяк аккуратно сложил на край кровати, немного помялась и все-таки стянула трусы и юбку, кое-как подмылась, под холодной водой это оказалось совсем не просто, юбку надела обратно, а трусы застирала и повесила рядом с футболкой, грустно вздохнула и села… Умывание и стирка вроде отвлекли меня, но воспоминания так и лезли…

Этих четверых тварей даже не посадили, даже не судили, они даже и испугаться-то, наверное, не успели… Возможно, если бы я и увидела их за решеткой, я бы не оказалась сейчас здесь — от этой мысли ненависть с двойной силой разлилась где-то внутри, меня жгла просто невероятная злоба, что никто не отомстил за меня, что никто не наказал Пашеньку и его дружков за то, что они сделали со мной: ни полиция, ни суд, ни зэки в тюрьме (те четверо там просто не оказались), ни отец, ни мать. И даже я… я сама… протянула, промямлила, проворонила…  

Открылось окошко, с полки исчезла пустая посуда, и появились очередные бокал и тарелка. Я поела, но уже без охоты, и поняла, что окончательно запуталась во времени — по моим подсчетам еду Маньяк принес больно рано, хотя может и нет... Это пребывание вне времени очень раздражало, рождая внутри какое-то специфичное ощущение уязвимости — чувство полного отсутствия контроля над ситуацией.

Я сполоснула посуду, поставила ее обратно на полку и легла. Я лежала и смотрела в потолок, придумывая точное описание оттенка его цвета, а потом думала о том, как просто вот так взять и испачкать этот потолок, испортить его чистоту, бесцельно и безвозвратно, а потом смотрела на дверь и ждала, когда человек в маске придет за посудой, но его все не было, а я лежала и смотрела на бокал — разбить и…

Но тут я услышала шаги, Маньяк остановился около моей двери, и защелкал замок, но другой замок — он открывал дверь. Я села и часто задышала ртом, внутри меня все разом обдало холодом, появилась дрожь и одновременно выступил пот — и, казалось, я уже смирилась, и, казалось, я уже хотела, чтобы эта неопределенность и одиночка закончились, но сейчас… как оказалось — до этого-то все было не так уж и плохо…

Дверь открылась, и он вошел, весь в черном, в черной водолазке, маске, перчатках, штанах, тяжелых массивных ботинках. Он надвигался черной, мрачной тучей: уверенная походка, сильное тело, высокий рост — и я сразу подумала — так и должен выглядеть настоящий хищник, прирожденный убийца.

Дрожь усилилась, я во все глаза уставилась на Маньяка, хотелось кричать, но… нарушить эту тишину, этот порядок — нельзя! Я встала, инстинктивно выставив руку вперед, и попыталась как можно дружелюбней улыбнуться ему, он остановился.

— Привет, — промямлила я и опустила руку, а он, все также молча, сделал еще шаг ко мне, я отступила — правда, отступать было некуда, поэтому я просто снова опустилась на кровать. Он подошел вплотную, натянул мне на голову что-то наподобие плотного тканевого мешка, поднял меня и, взяв под локоть, повел с собой.

Шли мы недолго, очень скоро он остановил меня и снял мешок... Передо мной была стена, вся отделанная белым кафелем, и почти сразу я заметила встроенные в нее оковы на цепях, я тут же закрыла глаза, вернее, крепко зажмурила, и нервно сглотнула, хотелось закричать и умереть вот сейчас, прямо вот-вот. Маньяк дернул меня за локоть, призывая ближе подойти к стене, но я не могла сдвинуться с места — это все как оживший кошмар. Он легко приподнял меня, поднес, поставил, развернул и пристегнул оковами к стене. Я не сопротивлялась… Железные оковы неприятно словно бы обожгли руки и ноги своим равнодушным холодом и пугающей прочностью, окончательно лишили воли… На мои глаза набежали слезы, но тут же высохли — тут же петля, невидимая, но тугая и прочная, накинутая мною много лет назад, стянула все внутри: стянула горло, стянула сердце, не пуская слезы — когда-то я обещала себе — больше ни слезинки! ни слезинки! ни слезинки…

Человек в маске взял меня за подбородок, поднял голову и подождал немного, но я упорно не открывала глаза — я знала, знала, что когда я открою их, я увижу какие-нибудь жуткие инструменты, как в фильмах ужасов, я не смогу, я… Он чуть подергал меня за подбородок, он настаивал на том, чтобы я открыла глаза… И я открыла: я посмотрела на него, в его глаза — его взгляд был все таким же холодным, жестким, но… не таким равнодушным, как там — в квартире, я ясно видела в его глазах интерес и словно бы предвкушение чего-то…