Убить Бенду

У ворот караулки Юлий подмигнул стражнику:

— Кто дежурит?

— И ведь не противно начальству со всякой шушерой водиться, — не глядя на нищего, словно сам с собой разговаривал, отозвался бородатый стражник, сменивший молодого. — Как будто своих осведомителей да шпионов мало. Лучше бы жалованье увеличили, чем на сторону платить. И как только...

— Делали бы свое дело, так платили бы, — оборвал бормотание стражника Юлий. — Вон у вас под боком опять трупаки лежат, а вы штаны в караулке протираете. Кто, спрашиваю, дежурит? Тебя не предупредили разве, чтобы сразу провел, болван?

— Я те покажу болвана! — Стражник словно очнулся и попытался сграбастать нищего за ворот, но Юлий отскочил. — Предупреждали, да разве я такую шантрапу пропущу за просто так? Где трупаки, говори!

Юлий воспользовался тем, что стражник сдвинулся с места, и проскочил в дверь. Вслед ему неслась сердитая ругань.

В полутемной караулке сидели трое.

— Ты, что ль? — окликнул дюжий сержант нищего, замершего у порога. — Ну, чего?

Юлий огляделся и подошел к столу, за которым расположились стражники.

— Делаете так, папаша. Пусть хороший соглядатай за мной двигает, не близко только. За ним еще один. А следом пусть уже все, но осторожно. Квартал помнишь?

— Как не помнить, мы уж все ходы-выходы выучили, больно заковыристые улицы там.

— Кривой заботится о своей заднице, — согласился Юлий. — Когда я войду — подтягивайте стражников к самому дому. А как выйду — вваливайтесь и вяжите всех. Проверьте второй этаж, может, Кривой туда уйдет.

Сержант слушал, кивая. Затем спросил:

— Слышь, малец, правда, что Кривой тебя с улицы подобрал, умыл, всему научил?

Нищий нахмурился:

— Тебе какое дело?

— Да так, интересуюсь. Интересные у вас, разбойников, обычаи. Вроде как отца продаешь.

— Ты бы такого отца тоже продал. — Юлий сплюнул. — А я сирота, понял?

— Да мне-то что, я сторона, — пожал плечами сержант. — Только все ж нехорошо этак.

— Вот и молчи, коли сторона.

— Поговори! Ус еще не вырос, а старших поучаешь. Попадешься мне...

Юлий не стал дожидаться, когда плешивый сержант поднимется, и выскочил вон, пустился по дороге, иногда оглядываясь. Скоро он приметил за собой шпиона. Пока все получалось как надо. Лишь бы не сорвалось.

Улицы, которыми он шел, не слишком торопясь, но и не медля — солнце неуклонно сползало с неба, — становились все уже и грязнее. Булыжник под ногами давно закончился, и Юлий шлепал босыми ступнями по теплой вязкой глине, смешанной с навозом и отбросами. Кое-где поверх грязи были накиданы плохо обструганные доски, сбитые к обочине ботинками прохожих или развалившимися поперек дороги свиньями. Когда юноша обходил одну, наверху хлопнули ставни и ведро помоев выплеснулось перед самым его лицом. Юлий отскочил, задев плечом сутулого кожевенника, пропахшего ядовитыми испарениями. Тот, беззлобно ругнувшись, толкнул парня, однако Юлий увернулся от тычка, перепрыгнул грязную тушу и двинулся дальше, легко проскальзывая между прохожими.

В квартале, куда он вскоре попал, людей стало меньше. Солнце еще не село, но последние слабые лучи не доходили сюда: дома сбились друг к другу, нависали выступающими далеко над улицей вторыми и третьими этажами. Здесь, в конце квартала, чуть на отшибе, стоял дом, сквозь закрытые ставни которого пробивались веселый смех, голоса. Нищий дождался, когда следующий за ним шпион приблизится, — и вошел.

В глаза ударил яркий свет. На люстре, на столах, расставленных там и сям по всему помещению, на стойке, тянувшейся по правую руку вдоль всей стены, на подоконниках, даже на перилах ведущей наверх лестницы — везде горели свечи. Воздух был спертый, пахло горелым салом, пивом и потом, под закопченными балками потолка витал сизый дым. За столами сидели человек пятьдесят, они подпирали друг друга плечами, пили, ели и громко разговаривали. Когда дверь открылась, впуская посетителя, все замолчали и повернулись к нему. Только в дальнем углу еще звучал пьяный голос, но и он быстро стих.

— Кто это у нас здеся? — Из-за широких спин выступил коренастый плешивый человек, разодетый пестро, как диковинная птица попугай. У человека был широкий лягушачий рот и такие же, как у лягушки, холодные малоподвижные глаза. Быстро шевелились тонкие губы, а глаза смотрели не мигая, словно приклеились и никак их не оторвать. — Ты, голубушка? Припозда! Заходь, заходь. — Пестрый одним движением переворошил волосы на голове Юлия, для чего ему пришлось привстать на цыпочки. — Што столбом вста? Идь к нам, щас тя откормим.

— На убой! — крикнули неподалеку, и помещение содрогнулось от общего хохота.

— Я те щас самому убой сделаю, — отозвался Юлий, идя за плешивым.

В комнате возобновилось веселье. Между столами сновали две девушки в белых передниках. Ловко огибая бандитов, они разносили тарелки с мясом и хлебом, кружки с пивом, кувшины с вином. На симпатичных личиках можно было заметить следы недавнего страха, хотя девушки уже улыбались, смеялись некоторым шуткам.

— Где взял? — спросил Юлий, втискиваясь на скамью и кивая на прислуживающих девиц.

— Не узнал? — ухмыльнулся сидящий рядом одноглазый громила. — Это ж дочки старого пердуна, которому ты жабу в кувшин подкинул. — Громила, хохотнув, кивнул в сторону окна, и Юлий вспомнил замарашек, что месили глину для отцовских горшков на соседней улице.

Плешивый, что встретил Юлия, и был известным на весь город Кривым Пальцем, на которого устраивала сегодня облаву городская стража. Грабитель и убийца, глава разбойной шайки, второй десяток лет основательно портившей кошельки горожан и приезжих, репутацию города и настроение короля.