Вдох-выдох

Слезы сдерживать Саша больше не пыталась. Это бы и не получилось, он вырывал душу с мясом, своими длинными музыкальными пальцами он тянул все сильней и все медленней, чтоб было больней.

— Я не знаю, как выжил. Не знаю, как меня выбросило на берег, как меня нашли, как выхаживали. Да это и не важно. Важно другое — я выжил. А она нет. Ее тело тоже нашли. Тело, не подлежавшее уже опознанию. Я узнал намного позже, приехал на безымянную могилу. Безымянную могилу любимой женщины и собственного ребенка. И там я поклялся, что он за это ответит. Что он захлебнется собственной кровью так же, как она. Что он потеряет все, а потом сдохнет, как подзаборный пес. И я сдержал слово. Яковлев Роман умер там, на мосту, а вместо него родился Аристарх Шутов. Аристарх, знающий, что месть — это блюдо, которое подают холодным. И я ждал. Ждал долгих семнадцать лет. Я планировал тщательно, шаг за шагом, я изменил внешность, я сам скрыл все следы, которые могли бы вести ко мне, я создал эту гребаную фирму, я сделал все, чтобы он почувствовал то же, в чем я живу вот уже семнадцать лет. А потом я вернулся… Вернулся, помня все до последней детали, до последней секунды той ночи. Я вернулся, чтобы отплатить сторицей. Знаешь, что твой отец любил в своей жизни больше всего? Скажу сразу, правильный ответ — не тебя. Он любил чувствовать свое превосходство. Превосходство Титовых. Он любил побеждать, и что самое гадкое — кроме Самарского, никто даже не пытался макать его носом в дерьмо! Каждый гребаный день он просыпался, чувствуя свое превосходство и засыпал так же. Каждый божий день на протяжении семнадцати лет. И я решил ударить именно по этому. Решил сделать его там, где, как он сам считал — равных ему нет. Я хотел выиграть этот тендер. Я готов был потратить все деньги с того счета, если это понадобилось бы, но не получилось. К сожалению, я немного опоздал. Но главное — я все равно получил. Сдыхая, он был в проигравших. Сдыхая, он знал, что есть кто-то лучше него. Анонимки… Это уже просто развлечение. Машина, первое покушение — просто игрушки. Я хотел с ним поиграть. Поиграть так, как он когда-то поиграл с нами. Кошки-мышки. Хотел встретиться прежде, чем убью, хотел, чтоб он ломал голову над тем, откуда я кажусь ему знакомым, а я сделал бы все, чтоб казаться знакомым, очень. Но потом я передумал, слишком хотел увидеть эту гниду дохлой, чтоб разводить игры. И знаешь, какой самый счастливый день в моей жизни, принцесса? Не знаешь? Самый счастливый день наступил ровно через семнадцать лет, после самого страшного. Я видел, как ему в спину выстрелили. Стоял у соседнего окна, держа в руках бинокль. Конечно, тебе досталось куда лучшее место, но я тоже был не обделен. А знаешь, о чем я жалею? Что не перерезал ему горло и не бросил в воду. Вот об этом буду жалеть вечно. Ну что принцесса, нравится история? — Шутов вернулся к ее стулу, снова наклонился к лицу, снова втянул носом запах, прикрывая на секунду глаза. — Боже, как же ты похожа на нее…

Саша понимала, что надо пытаться вырваться, что дальше будет только хуже, но не могла поделать с собой ничего. Рыдания разрывали сущность на части, голова грозила лопнуть от услышанного и фотографий, стоящих перед глазами.

— Я ведь начал искать тебя давно. Еще летом, хотел посмотреть, как выглядит теперь Настина принцесса. Приходил в университет, тебя там не было, расспрашивал подруг, караулил под домом… Долго ждал нашей встречи, а потом узнал… Узнал о том, что сделал Самарский и пожалел, что не успел раньше. Нет, его идея не показалась мне привлекательной, я знаю Костю слишком хорошо, чтобы верить, что он сдаст интересы ради обычного человека, пусть и с кровью Титовых в жилах. Я жалел, что не успел познакомиться с тобой раньше, не успел увидеть тебя раньше, чем буду мстить. Мне было бы приятней. Знаешь почему? Ты та же Настя, что стояла тогда на остановке. Ты точная ее копия. И я хотел видеть в твоих глазах ненависть. Хочу видеть в твоих глазах ненависть, принцесса. Скажи, что ненавидишь этого ублюдка, скажи!

Вытащив из кармана нож, Шутов наклонился к веревкам, развязывая сначала ноги, а потом руки. Может, это был шанс, но Саша больше этого не понимала. Лишь почувствовала, как ее поднимают со стула, встряхивают за плечи, требуя какого-то ответа.

— Скажи, что ненавидишь этого ублюдка!!! Скажи! — он тряс ее долго, повторяя одну и ту же фразу, тряс, не понимая, что у нее нет больше сил ненавидеть. Нет сил любить, нет сил ненавидеть, нет сил жить, и умереть тоже сил нет. — Ты ненавидишь его, принцесса! Ненавидишь за то, что он убил твою мать и твоего брата!

Лишь озвучив то, что требовал от нее, Шутов отпустил девушку, позволяя снова упасть на стул. Но пытка еще не закончилась, присев у ее ног, он схватил холодные ладоши, начал покрывать поцелуи.

Саша смотрела за всем происходящим будто извне. Она видела себя, сидящую на стуле, с белым лицом, красными глазами и непрекращающимся потоком слез, видела мужчину, прижимавшегося к ее рукам, но не чувствовала ничего, ни брезгливости, ни страха. Ничего. Только пустоту.

— Ты так похожа на нее, — жаркий шепот щекотал запястья, но это тоже не волновало. — Ты, это и есть она. Ты это она, Настенька, она! Ты вернулась ко мне! Я так ждал, Настенька, как я ждал! Самарский думал, что сможет спрятать тебя от меня! Думал, что сможет удержать тебя там, думал, что ты не почувствуешь, что я вернулся. А я вернулся, я за тобой вернулся! И он сам привел тебя ко мне, привел тогда, у себя на приеме. И потом… Боже, когда ты позвонила, я готов был мчаться на луну, лишь бы увидеть тебя опять, Настенька. Ваши жалкие попытки меня разоблачить… Настенька, они все дураки, никто не мог помешать мне вернуть тебя. Ты снова рядом, снова со мной, ты снова моя, Настенька, мы снова вернемся в то время, ты снова будешь смеяться, мы вместе будем смеяться, мы уедем, мы начнем новую жизнь, в которой будем только мы — только я и ты, Настенька…