Вдох-выдох

— Она человек. Ее нельзя забрать или отдать. Она приняла решение сама, — нужно было молчать. Ей нужно было молчать, но она просто не смогла. Да, Саша не знала ничего об истории знакомства родителей, да, понятия не имела, любили ли они друг друга, вступая в брак, но бред этого сумасшедшего выдержать не смогла.

— Нельзя? Думаешь нельзя? — зря она снова привлекла к себе внимание, Шутов практически подбежал, схватил за волосы, больно дернул, заставляя снова запрокинуть голову. — Можно, принцесса. Человека можно забрать, отдать, взять, попользовать, выбросить, убить. Нельзя только воскресить.

Выпустив волосы, он снова переместился, теперь уже ей за спину.

— Ты родилась у них ровно через девять месяцев. Знала? Да, он неплохо постарался в первую брачную ночь, это потом уже не получалось, а тогда хорошо выстрелило. А знаешь, что Настя мне потом рассказывала? У нее с ним не получалось нормально… Он пыхтел для себя, а она… Она чуть не плакала, когда я показал, как может быть.

Слушать подобное, было мерзко, но заставить его замолчать, Саша не могла.

— Родилась ты, и началось самое интересное, принцесса. Она старалась, как могла, готовила, убирала, занималась тобой, а вечерами ждала его, чтобы сто миллионов раз за ночь повторить о том, какой он хороший, лучший, единственный и самый сильный. Ей казалось, что так правильно, что это и есть любовь. Что стирать следы помады с воротника мужа — это нормально, что слушать о том, как от нее воняет детским говном — это нормально, что обращение — шлюха, это тоже нормально. Он же устал… Этот ублюдок устал… А однажды он устал настолько, что  ей пришлось ходить в очках неделю, скрывая фингал. И с каждым днем, он уставал все больше и больше…

— Заткнись, — Саша почувствовала на языке солоноватый привкус крови, она сжала челюсти так сильно, что прикусила щеку.

— О неееет, принцесса, еще рано. Еще слишком рано… Так вот, он уставал, уставал, уставал, она ходила в очках, длинных свитерах, иногда прихрамывала. Я спрашивал, что произошло, а она только улыбалась. Улыбалась, хватала тебя и мчала на детскую площадку, строить со своей принцессой новый песочный замок. Помнишь ту площадку? Ту чертову площадку?! Но знаешь, что удивительно? Он никогда не бил тебя. Ни разу. И причина такая интересная… Потому, что ты Титова по крови. А они не могут быть тряпками, — Шутов выплюнул последнюю фразу, снова обернувшись к ней.

Но Саша увидеть этого уже не могла, каждое слово рисовало перед глазами образы.

— Она не выдержала тогда, когда он заявился домой пьяный, с какой-то шлюхой. Пришел домой и сказал, что она будет сегодня с ними. Вот в тот вечер, устала уже она. Вы появились у меня на пороге посреди ночи. На этот раз, болело у нее уже все тело, а больше всего болела душа. Болела настолько, что она решила мстить. Хоть раз, тогда она думала, что раз. Хотела хоть раз сделать так же больно, как он. Для нее — это была ночь стыда, а для меня — счастья. Я мечтал о ней долгих два года, и вот, мой ангел, мое счастье было у меня в руках, и я не собирался ее отпускать. Наступило утро, она сама позвонила Титову, сказала, где они. Сама… И он приехал. Валялся в ногах, просил простить. Меня тошнило. От одного его вида, а она простила. Потому, что посчитала, что уже отомстила — зря… Вы вернулись обратно в тот же день, а меня Титов поблагодарил за то, что я вас приютил. Но прошла неделю, другая, третья. И знаешь, что случилось? Такие не меняются, принцесса, он снова устал. Раз, два, три, четыре, пять. Но только она изменилась. Она знала, что нужно сделать, чтоб на душе было не так гадко — она каждый раз приходила ко мне. Никогда не плакала, никогда не жаловалась, только рассказывала все, а потом принимала мои утешения. Боже, я был настоящим извращенцем, ожидая каждый новый день, когда он снова сделает ей больно, чтобы она пришла ко мне. Я предлагал сбежать. Она отказывалась, знала — все равно найдет. Боялась рисковать тобой, мной. А вот собой не боялась никогда. Все изменилось в один миг, совершенно случайно. Она просто узнала, что беременна. От меня. И вот тогда, решение принять ей было куда легче. Он убил бы этого ребенка. Залететь не от Титова — это хуже, чем просто быть с ним не одной крови. И вот тогда она согласилась, но не бежать. Она хотела развода. Хотела развестись с этим ублюдком, забрать тебя, а потом мы бы уехали. Но знаешь, что сказал он? Что она не получит тебя! Что он сдохнет скорее, чем позволит ей получить тебя, только для того, чтоб видеть, как она мучается!

С каждым новым словом, Саше было все сложней и сложней сдержаться от крика. Это неправда! Это все неправда! Это не может быть правдой!

— Я нанял тогда лучших адвокатов, лучших в стране, продал квартиру, лишь бы она перестала ночами плакать. Она плакала каждую ночь, повторяя твое имя. И молила только об одном — чтоб он не забыл, что ты Титова по крови, чтоб не трогал тебя. Этот ублюдок сделал нас. Суд оставил тебя отцу. Отцу, а не матери-потаскухе, как сказал сам Титов. Он даже не дал Насте попрощаться с ребенком. Запретил подходить, иначе… Плохо было бы тебе! Тебе!!! 

Всхлип вырвался из горла сам собой. Из глаз брызнули слезы.

— Нет! Пожалуйста, нет! — теперь Саша хотела развязаться не для того, чтобы сбежать, а чтоб заткнуть уши. Она не хотела этого слышать. Не хотела и не могла. — Нет!

— Да! Принцесса, да! Это еще даже не середина истории… Судья попался жалостливый, он посчитал, что Насте отсутствие дочери могут компенсировать деньги. А знаешь, что самое смешное? Она к ним даже не притронулась. Не смогла притронуться к деньгам, которые стоили ей ребенка. Она думала, что предает тебя! А по-настоящему она просто пыталась спасти еще одного своего ребенка, Саша. Он бы убил ее, убил бы нашего ребенка, а тебе не сделал ничего! Мы уехали в Америку, там должны были начать новую жизнь. Новую, счастливую, лучшую жизнь. Я нашел работу, нашел дом. Злосчастные деньги мы положили на счет, открытый на твое имя. Эти деньги должны были принадлежать тебе. Настя мечтала о том моменте, когда ты вырастешь, вырастешь настолько, что готова будешь выслушать ее, и она бы все тебе объяснила. Познакомила с нашим малышом, со мной, забрала бы к себе. Она жила этим день ото дня — с этой мыслью засыпала и просыпалась. Она никогда не была верующей, но в церковь ходила тогда каждый день и ставила две свечи — одну за тебя, а другую за нашего ребенка. Так бы оно и было, принцесса. Обязательно было бы. Мы бы жили, ожидая, когда ты появишься на нашем пороге, растили бы похожего на тебя брата, строили бы планы на жизнь тогда, когда будем все вместе, если бы этот ублюдок снова не вмешался! Его адвокат позвонил тогда, когда меня не было дома, а вечером Настя уже сидела на чемоданах, придерживая большой живот. Он разрешил встретиться с тобой. В Украине, под собственным надзором, но разрешил. Она отказывалась слушать о том, что это опасно, что ей сейчас нельзя летать, что он может снова что-то замышлять, Настя видела лишь возможность встретиться с тобой, а остальное не имело для нее никакого значения. И мы полетели. Чертов день! — Саша услышала глухой удар, Шутов врезал кулаком в стену. — Я проклинаю тот день! Меня должно было насторожить, что он назначил встречу не в Киеве, должно было насторожить, что этот урод не берет трубку, что постоянно меняет время и место встречи. Она была так счастлива… Трещала всю дорогу, улыбалась, смеялась, разговаривала с не родившимся еще ребенком. Она любила тогда весь мир. Даже его любила за то, что позволил встретиться с тобой. Нас подрезали на мосту. Настя даже не успела толком понять, что происходит. Их было шестеро. Представь, шесть человек, ради беременной женщины и мужчины. Они убили ее на моих глазах, Саша. Я видел, как она продолжает улыбаться, а кровь сочится по шее. Они убили ее так просто, а он смотрел… Этот урод стоял в нескольких метрах и смотрел… Он не собирался давать увидеться с тобой даже перед смертью. Этот урод стоял и смотрел, как Настя медленно истекает кровью, осознавая, что самый ее большой страх осуществился — она не смогла спасти одного своего ребенка, даже пожертвовав другим. Со мной они прогадали, били тщательно, он сам бил. И он сказал мне, за что убил ее, она не просто посмела ему изменить, не просто посмела жить после того, как он отбросил ее, как расходный материал, она посмела быть счастливой. Этот сученок все те месяцы, что мы были в Америке не мог спать ночами, зная, что она счастлива… А потом кто-то донес, что мы ждем ребенка! Она не была счастлива, черт его побери!!! Она не была счастлива! А этот урод ее убил. Этот урод убил ее за то, что она изменила ему после того, как он сам трахал все, что видел! Меня они били самоотверженно, наверняка, но я просто не мог сдохнуть тогда! Не мог я сдохнуть, пока он ходит по земле!!! Нас никто не искал. Из реки выловили машину и еще один труп, вроде как водителя. По официальной версии — он по пьяни врезался в ограду, машину перекинуло через перила, а выбраться он уже не смог. Нас тоже выкинули в воду. Я тогда уже почти ничего не ощущал, но холод воды помню до сих пор. Это был октябрь, Саша. Ты даже знаешь, какой именно день.