Страница 103 из 103
Несколько мужчин в военных мундирах королевской гвардии Великобритании охраняли периметр площади, на которой располагался постамент с каменным скарабеем на территории храма Амона-Ра в Луксоре. Всех гражданских и туристов выпроводили отсюда буквально за какой-то час, и даже местная жандармерия осталась не при делах. Связываться с королевской семьей никто не желал.
Возле самого постамента находился солидный человек с пышными бакенбардами и закрученными усами, выглядевший настолько взволнованно и величественно одновременно, что могло показаться, будто ему предстоит прямо в эту секунду решить судьбу мира.
– И зачем я только тебя послушал, - прошептал один из гвардейцев – поджарый мужчина лет сорока с ясными голубыми глазами, которые выгодно подчеркивал красный гвардейский мундир, - своему напарнику, стоявшему от него всего в паре шагов. – Сидели бы сейчас в нашем поместье и попивали чай с Ариной Семеновной.
– Не думала, что ты такой нытик, - ответил второй гвардеец – молодой паренек со светлой кожей, в нескольких местах покрытой веснушками. Над верхней губой у него красовались тонкие усики, и только человек с лупой мог бы разглядеть, что это просто грим. – Я не могу пропустить это зрелище. Таких спектаклей не дают в театре.
– Ты начнешься смеяться и погубишь нас, а еще мы можем упасть в обморок от жары, я уже не могу выносить эту шапку, - ответил мужчина, на макушке которого, как и у всех остальных, красовался высокий головной убор и медвежьего меха.
– У меня отличная выдержка, - парировал паренек, хитро приподняв в усмешке уголок рта.
Солидный человек тем временем разложил на земле перед собой древние свитки и нетерпеливо потирал ладони.
– Сейчас начнется, - сказал мужчина пареньку.
– Я впишу это событие в свои мемуары, - ответил тот.
– Разве ты уже решила приняться за мемуары? А как же «смеющийся Будда»?
– Я еще не дала принцессе ответ, - прошептал паренек, после чего крепко сжал губы, давая понять собеседнику, что разговор окончен, потому что перед их глазами начиналось настоящее представление.
Важный человек с орденом Подвязки на левом лацкане пиджака распростер над собой руки и заговорил нараспев:
– Живому дорогу Анубис открой. Осириса ка в огне!
Паренек прыснул со смеха, прикрыв рот рукой и отвернувшись. Важный человек замер в ожидании, но ничего не происходило. Он простоял так несколько минут, после чего прокашлялся и повторил, на этот раз громче:
– Живому дорогу Анубис открой. Осириса ка в огне!
Теперь от смеха прыснул уже голубоглазый гвардеец, у которого от улыбки заиграли морщинки вокруг глаз. На странную парочку обратили внимание «сослуживцы», находившиеся по левую и правую сторону. Их взгляды не сулили ничего хорошего.
– Я думаю, пора делать ноги. Мы достаточно повеселились, - проговорил мужчина сквозь зубы.
– Сейчас, еще минутку, - ответил паренек, из-под шапки которого выпал длинный рыжий волосок.
Важный человек, с которым по-прежнему ничего не происходило, испуганно осмотрелся по сторонам, затем вновь прокашлялся, поправил на себе пиджак, потуже затянул ремень на поясе и в третий раз пропел фальшивым басом:
– Живому дорогу Анубис открой. Осириса ка в огне!
И вновь ничего.
Мэри не выдержала, из ее груди рвался смех. Она схватила за руку своего собеседника и крепко пожала ее. Они переглянулись.
– Бежим? – спросил Уильям.
– Бежим, - ответила девушка.
В ту же секунду они сорвались с места и побежали, петляя меж колонн храма. Позади слышались крики и выстрелы. Но догнать сообщников уже было невозможно. Храм с его закоулками и колонами стал для погони настоящим лабиринтом, тогда как беглецы знали его, как свои пять пальцев.
К тому моменту, когда военные выбежали из храма к аллее сфинксов, они уже не увидели там никого, кто хотя бы отдаленно напоминал им о сбежавших лжегвардейцах.
Туда-сюда прохаживались туристы, куда-то торопились местные жители, дети играли на песке. Мимо проехала бричка, в которой двое европейцев, - судя по всему – молодожены, - страстно целовались.
Мужчина с трудом оторвался от сочных губ возлюбленной, завел ей за ухо выбившийся из прически локон и улыбнулся.
– Ты чертовка, моя Мари, моя Мэри Джонс, но я люблю тебя.
Конец