Сороковник. Книга 1

- Это как же? – Я поневоле заинтересовываюсь. Гипнозом, что ли? Поначалу кажется, что так и есть, потому что сэр снимает с шеи тяжёлый золотой кулон, который запросто можно использовать в роли маятника для введения в транс. Однако вместо того, чтобы качнуть блестящую вещичку перед моими глазами, паладин протягивает её мне.

 - Возьмите, Иоанна. Эта вещица в числе прочих полезных дел может устранять ментальные блоки, а у меня есть основания думать, что вам поставлен как минимум один. Просто зажмите в кулаке и не отпускайте. Теперь расскажите нам всё, что знаете о Королевском Рубине.

И мне приходится во всех подробностях описывать тот вечер: как мы с Галой нашли тронутую солнцем пахучую тушу раптора, как ведунья заставила меня искать причитающийся именной бонус, как я купилась на её обещание, что моей «крестнице» найденное непременно поможет, как кружила в нерешительности и, наконец, собралась с духом, нашла, вытащила, перепачкалась, как Гала отказалась взять камень в руки... Тут кулон ощутимо выстреливает искрой. Я ойкаю. Сэр Майкл обжимает мой кулак ладонью.

- Продолжайте. Итак, что она сказала?

Забытые фразы всплывают в памяти.

- Она назвала его - Совершенный рубин. Сказала: он-то нам и нужен. И ещё добавила: мёртвого из могилы поднимет.

Кажется мне, или глаза паладина увлажняются? Но голос его спокоен и доброжелателен.

- Дальше, - только и просит он.

И вдруг его кулон начинает раскаляться. Я пытаюсь разжать пальцы, но паладин сжимает их сильнее, быстро пододвигает свой стул ко мне.

- Терпение, дорогая, я сейчас обезболю. Сделаем немного иначе… Васюта, и вы тоже смотрите. - Кладёт руку мне на лоб – и пропадает. Исчезает вместе с кухней, нет, это я исчезаю.

Я снова в Галином доме, перед заштопанным хрупким телом, и завёрнутый в грязную тряпицу Королевский Рубин ощутимо оттягивает мне руку.

- Действуй, - подталкивает меня хозяйка. – Раз сегодня твой день… Не бойся, я рядом: и подскажу, и подправлю. Руку держи над камнем. Которая у тебя рабочая? Это важно. Другую над девочкой. Жди. Камень сейчас через тебя настроится, диагностирует и всё выдаст. Терпи, будет неприятно.

Ой, нет, лучше бы родить…

- Терпи, - слышу резкий оклик Галы. Стискиваю зубы. И вдруг чувствую, как невидимые сильные руки сэра сжимают меня в объятьях, ощутимо облегчая боль. Мне легче, настолько, что я могу уже воспринимать показ отстранённо, словно наблюдатель, а не действующее лицо. С моей ладони, словно с головешки, срывается и капает жидкое пламя и раскатывается плёнкой по искалеченному телу, пока оно, наконец, не оказывается полностью упакованным в сияющий рубиновый кокон.

Горящий жгут словно выдёргивается из правой руки.

- Хороший из тебя проводник, - слышу ведунью и чувствую на лбу её руку. – Слушай внимательно. Сейчас всё пройдёт. Ты выйдешь – и забудешь боль, и саму процедуру тоже забудешь, иначе будет перегруз, потому что регенерация - это пока не твой уровень. Вспомнишь, когда будешь готова к восприятию. Всё.

Королевский рубин покрывается сетью трещин, дымится - и рассыпается.

- Одноразовый…Что смотришь?

- Не поняла, - пытаюсь стряхнуть оцепенение. – Что ты до этого сказала?

– Молодец, сказала. Не каждый новичок так справится. Пять тебе, Ванесса.

...- Хва-тит, - умоляю, с усилием выдираясь из воспоминаний, - пожалуйста, хватит!

- Уже всё, дорогая, - слышу голос сэра Майкла. - Возвращайтесь. Вы меня слышите? - Он встревожен. - Васюта, смотрите же! Здесь ещё что-то!

А меня тем временем подхватывает и закручивает невидимый смерч, вынося прямёхонько из дома с дорожкой, вымощенной жёлтым кирпичом, прямо в...

Мой мир.

Мой дом.

Мой маленький зал. Я сижу за тем самым журнальным столиком, где давно обустроено любимое Норино лежбище, сижу, скукожившись, с тлеющей сигаретой, которая вот-вот обожжёт мне пальцы. Я - курю? И не втихаря, на кухне? И при девчонках?

Впрочем, кажется, я даже их не замечаю. У меня одна мысль так и долбит в виски: как им сказать? Как им сказать? Не поверят…

- Мам... - Машка настойчиво трясёт меня, я смотрю непонимающе. Она отбирает у меня окурок, гасит в пепельнице. Решительно говорит: - Мам, хватит. Она ещё найдётся.

Сонька распахивает настежь балкон, я всей грудью вдыхаю свежий, насыщенный влагой, как после проливного дождя, воздух.

- Мам, она найдётся, слышишь? Нора найдётся, - как маленькой, повторяет Машка. - Хватит курить, ты уже зелёная вся. Мы расклеили объявления, и нам звонят правда, всё не те собаки находятся.

Тут я начинаю неудержимо рыдать. Они совсем теряются.

- Ма-ам, - Машкин голос дрожит, и я с трудом беру себя в руки. - Ну что нам сделать, чтобы ты успокоилась? Ну, скажи!

С другой стороны меня обнимает Сонька. Девочки мои... У меня не будет другого случая. Вытираю слёзы.

- Всё сделаете? - спрашиваю. Они с готовностью кивают. - А если я попрошу...

- Всё! - говорят они хором.

И я собираюсь с духом, потому что запрашивать подобное от современных детей - практически дохлый номер.

- Сотрите игрушки со своих компьютеров.

У них вытягиваются личики, а я безжалостно повторяю:

- Все. Даже "косынку", чтоб ей пусто было. Сотрите навсегда. Можете считать это блажью, но только так я успокоюсь, обещаю вам.

И, чтобы придать вес своим словам, сгребаю с журнального столика полупустую пачку сигарет, пепельницу и иду выбрасывать. Возвращаюсь в комнату и ловлю девчачьи переглядывания.

- Мам, - жалобно говорит Сонька, - ну, хоть Дьяблу можно оставить? У меня Амазонка уже на восьмидесятый уровень выведена... - Должно быть, я очень уж страшно бледнею, потому что Машка в сердцах отвешивает ей плюху и уходит в детскую. Может, они и решили, что с матерью что-то не то от потери любимицы, но пойдут на самые страшные жертвы.