Страница 231 из 243
Накинув на плечи шаль, она рассматривала исчерченные черными узорами пальцы. Кожа стала тонкая-тонкая, выступили голубые нитки вен. Какой долгий и бестолковый путь она проделала, чтобы прийти к тому, от чего в глубине души хотела убежать много лет назад.
По крайней мере, больше никаких миров разума. Ни Дома шепота и Черных ветров. Ни Пепла.
В перекошенную дверь постучали. Настойчиво, как однажды стучал Лой Север.
Аили напряглась. Вряд ли это Дани, Блуд или Эр.
Ночной гость постучал снова.
Запахнув шаль, она поднялась и негромко окликнула:
– Кто там?
Это могла быть Зару Ятка или Печатник. Или кто-то из горожан, у кого в конец лопнуло терпение и исчезло всякое желание жить с маковым дельцом по соседству.
Осторожно заглянув в щель в дверном косяке, смогла разглядеть лишь длинную худощавую фигуру, прибитую ветром к порогу. Человек терпеливо ждал и не собирался уходить.
Делать нечего.
Бессильно выдохнув, Аили отодвинула покореженную дверь, сжимая в ладони тяжелую чугунную кочергу. Проломив череп господина Севера, кочерга перестала быть просто кочергой, и превратилось в опасное, почти смертельное оружие.
– Вам чего? – неприветливо бросила она, высунувшись вперед.
– Доброй ночи, госпожа Кочерга, – человек услужливо склонил голову, вцепившись взглядом в пол.
В черном мраке опустевшей улицы бушевала зима.
Они не виделись сотни лет, а он стоял, словно заехал поздороваться.
Кочерга с грохотом упала из ее рук. Аили отступила в дом, наощупь хватаясь за трость. Она едва не упала, переступая неубранные еще обломки второго этажа. Остановилась.
– Печатник. – Только и смогла выдавить Аили. – Ян.
Он прошел внутрь.
Стоя друг против друга, они глядели в пол и никак не могли заговорить.
В молчание куталась снежная черная ночь, раздираемая воплями вьюги, унылыми и больными. Белые, картонные, замерзшие пальцы сжимали бронзовый набалдашник трости из красного дерева. Обитый медью конец намертво впился в пол. И никто не шевелился. Встали часы.
Тяжело опираясь на палку, Аили шагнула вперед, запахнув на груди тонкую черную шаль, словно в ней можно согреться.
– Ян.
Еще раз, шепотом, чтобы убедить себя.
Он не ответил. Разглядывал ее – настоящую, но совсем уже другую, которой не знал и никогда раньше не видел. Одетая в потрепанный, но некогда дорогой шелк, в золоте, сковавшем запястья, она неподвижно стояла посреди вывернутой наизнанку гостиной, тоньше и старше, чем он помнил, сотканная из неровного света, из песни метели за окном, из густых теней, и смотрела во все свои бесцветные глаза на Яна.
Ветер ударил в стекла, и она вздрогнула, обернувшись на грохот. В тот момент Пепел вдруг оказался совсем близко. Коснулся ее тростниковых пальцев и осторожно вынул из рук клюку. Обнял и прижал Аили к груди. Все его движения были медленны и тяжелы, будто Ян подчинил себе время, и в эти мгновения остановил его ход. Стрелка больше не тикала.
Аили неуверенно пятилась, опираясь на левую сторону, пока не осела на узкий диван, а он все не размыкал объятий, сжимал ее плечи, и нависал, рассматривая, изучая каждую морщинку, каждую родинку ее лица. Коснулся губами ее щеки, шеи, а в голове звучали голоса из того прошлого, которое уже забывалось. Обрывочные фразы из далекого времени. Ее опутывали другие запахи, сладко и вязко пахло абрикосами и миндалем, и гарью, и Аили была перед ним совсем одна в этом большом и новом для нее мире, такая хрупкая и неродная в огромном чуждом ей доме, избитом войной. Не в своей одежде, в украшениях, которых ее руки прежде не знали. Ян высвободил ее из шали – вещи, которых она никогда не носила, сбивали его, он хотел знать наверняка – она ли? Не верил, думал, что забыл. А она уже не могла ничего сделать и просто повисла в его руках.
– Я думала, тебя уже давно нет.
Он молчал, отвечая ей дыханием, обжигающим и хриплым, отвечал поцелуями. Отвечал шелестом шелка, такого податливого его ладоням в эту ночь. Гладил черное кружево белья, вычурное и крупное, словно впервые видел. И с оглушительным треском разрывал, забыв о крючках и застежках. Она. Это она, она, она. Настоящая, здесь, в его ладонях, беззащитная и нежная, какой не знал. Ян избавил ее от всего, что сковывало, от шали и платья, от кружева и золота, оставив лишь тот ее первозданный облик, который хранил в сердце все прожитые годы.
Метель нагоняла под окна белые сугробы и задувала под жалкую дверь. Аили зябко жалась к его груди, спрятав лицо в потускневших багровых волосах. Она боялась. Нежданный гость оказался тем, кого она на самом деле так долго ждала и желала, что совсем уже утратила надежду на встречу. Он жадно вцепился в нее, в ее волосы, мычал, тяжело дыша от внезапной радости и непонятного отчаяния. Его руку до шеи скручивал тот же жуткий ожог, и сам Ян ничуть не изменился внешне, но стал жестче и суше. Поглощенный ее близостью, он почти до боли кусал ее, колючая щетина царапала, а пальцы сжимали, сдавливали, будто он хотел впитать ее, растворить и пожрать.