Страница 222 из 243
– А что Грю Монн? Ты, вроде, и с ним дела имела.
Она весело расхохоталась:
– Грю? Одно мое слово, и он забьется в угол, да пальцем твою Кочергу не тронет. Без моего финансирования Управление быстро сдуется. Особенно теперь. – Стерев улыбку с лица, стала вдруг невероятно серьезна. – Если, как ты говоришь, у нее проблемы с Торговыми домами, то мы хотим ее в союзники. Я и Печатник.
Угрюмо склонив голову, Лой извлек из кармана бумажник, достал желтую денежную купюру и начал что-то быстро писать на ней огрызком карандаша.
– Вот, тогда, тебе адрес. – Протянул ей записку. – Мы живем с госпожой Марих. Очень бы не хотелось тревожить ее по пустякам.
Вэл внимательно рассмотрела адрес и сжала бумажку в кулаке. Хитрые голубые глаза Лоя светились в серости Арх-Дамана, как драгоценные камни. Он провел ладонью по мокрым от снега волосам.
– Ты стала большим человеком, – убрал бумажник и, на прощание махнув, направился к «Жаровне».
– Я всегда им была, Лой, – бросила она ему в спину, – или ты забыл?
Он на ходу обернулся:
– Я помню иное время, Зару Ятка.
Вэлари небрежно хмыкнула:
– В прошлый раз ты назвал меня иначе.
Вставив ключ в замочную скважину, Север едва слышно пробормотал:
– Тебе показалось.
– Ты не Лой. – Надевая перчатки, отрезала она. – Только выглядишь, как он. Но ты – не он.
Он открыл дверь, отряхнул снег с пальто и постучал пятками о край порога.
– А ты – не Ятка. И не похожа на Ятку. – Тьма «Жаровни» укрыла его огромный силуэт. – У тебя от него только глаза. Как у ястреба.
* * *
В камине мирно трещали поленья, сытые жаром огня. Кроме Аили дома никого не было: Эра она отправила в "Жаровню", чтобы он забрал из сейфа оставшиеся деньги, а Дани теперь почти жила в госпитале. И Блуд неустанно следовал за ней, куда бы она не шла.
Дом молчал, молчанием обволакивал, обнимал сзади за шею, и густая тьма кутала в пыльное бархатное одеяло ночи. Неделю Аили не выходила на улицу. Невидящим взглядом щупала заголовки газет – из раза в раз одинаковые. Война. Днем мимо дома в сторону порта маршировали солдаты, громыхали грузовики, груженые снарядами, на прицепах тащили орудия. Временами слышала воющие вдали сирены авиационной тревоги, вздрагивала от бесконечно далекого грома взрывов и в ноющем ожидании неизбежного конца следила, как ползут по земле тени самолетов.
Опираясь о края мебели, она прошла к окну и села на табурет у рояля. Подняла клап и несмело тронула пару клавиш. Расстроенный печальный плач донесся из-под крышки и эхом застыл под потолком, пробежав на второй этаж по изломанной спине лестницы. Звон висел в воздухе, угасая, впитываясь в старое дерево перекрытий. А после еще какое-то время отдаленно гудел, постепенно превращаясь в тихую барабанную дробь. Так гудит ветер в густом лесу. Так гудит море, разбиваясь о скалы.
Шум не угасал. Быстро рос и приближался, превращаясь в надоедливый комариный писк, нарастая, сменился тягучим гулом. Аили отчего-то начала нервничать и посмотрела в окно. Ничего. Только ночь. Ни воя сирен, ни людей на улицах. Окна замазаны черным, не горят фонари.
Рояль стих, а далекий рокот подступал к дому. Комариный писк перешел в нестерпимый свист, и каждый раз оканчивался гулким ударом.
Летят.
Снаряды плюхались о жесткую землю. Твердой поступью шли грохотом по Арх-Даману. Ближе. Ближе. Быстрее и чаще.
Задрожали стекла. Вой становился совсем нестерпимым и закладывал уши. Небо ревело, будто посреди зимы разразилось громом. Раз – удар через пару кварталов. Два – удар в конце улицы. Три – словно били в дно жестяного бидона. И в дом проникает истошный визг летящих на город бомб.
Каждый взрыв что-то убивал в душе Аили. Каждый взрыв – шаг войны. Каждый взрыв – и она вздрагивала, плотно стиснув губы. Сжимала кулаки в нервном ожидании, а сама и не знала, чего ждет. Думала, насколько громким будет следующий взрыв. Насколько громкими они вообще могут быть? И где грань? Где предел?
Предел будет там, где смерть. Самый оглушительный взрыв – тот, что убьет.
Она не удержалась. Вскочила, оседая на здоровую ногу, проковыляла к двери. Распахнула и получила пощечину жара. В лицо ударила взрывная волна – бахнуло через четыре или пять домов. Так близко, потому что видно пламя и дым. Потому что стены дрогнули. Но, в то же время, так далеко. Потому что рвануло не у нее.
С багрового неба сыпал горячий снег, крупный и грязный. Пепел. От пожарищ неслись во все стороны света искры. А наверху, высоко в кудрявых кровавых облаках летели, подсвеченные огнем и прожекторами, черные туши самолетов. И она заворожено глядела на тянущиеся нескончаемой вереницей цепочки бомб. И ждала. Так теперь выглядит смерть.