Власть ночи

Мои показания прокурор встретил со снисходительной ухмылкой. За все время допроса, мне не дали закончить ни одно предложение, а попытки Миры воззвать к порядку попросту игнорировались. В тот день я увидела всю подноготную мира, к которому так стремилась. Никого не волновала правда, а даже наоборот.

Все, что эти люди хотели — это крови, моей крови.

Приговор вынесли в тот же день, без долгих обсуждений, раздумий и прочего. Амира пыталась выбить отсрочку, хотела найти еще свидетелей, я уже молчу о том, как ловко во время прений она опровергала улики, используемые в деле, но все было тщетно. Присяжные быстро вынесли вердикт, всего за десять минут. Этого как раз должно было хватить, чтобы единогласно поднять руки за обвинительный приговор.

Когда они вышли из совещательной комнаты, я поняла, все кончено. Приговор был написан на их лицах, его легко можно было прочитать по горящим презрением и ненавистью глазам: «виновна»! Одно слово, и все. Не знаю почему, но на губах расцвела снисходительная улыбка. Наверное, так мать улыбается ребенку, который упорно не желает верить в то, что зубной феи нет, а монетки появляются под подушкой потому, что мама или папа сами кладут их туда, пока любимое чадо сладко спит.

Судья подтверждает вердикт, вынесенный присяжными, и меня прямо в зале суда заковывают в наручники. Амира требует пересмотра, но мы обе знаем, что это ничего не даст. Им нужен козел отпущения, и я лучшее, что можно придумать, и в тоже время единственное. Если бы Виктор остался жив, то его участь была бы куда страшнее. Смертная казнь. Меня же ждет пожизненное заключение, не так уж и плохо, учитывая тот факт, что прокурор просто с пеной у рта доказывал, что, хоть я и пособница, но не менее заслужила самой страшной кары за содеянное зло.

Охранник берет меня под локоть и уводит из зала, который я напоследок окидываю быстрым взглядом. На последних рядах сидят мои подруги, все в слезах, а рядом с ними замерли как статуи их мужчины. На самом краю скамьи я вижу Макса, чье лицо выражает холодное молчание. Да, ты верил в то, что у этих людей хватит совести не скидывать все это на мои плечи, хотел в это верить, но на деле все вышло совсем иначе.

Мы встречаемся глазами, и я стараюсь запечатлеть их в памяти, ведь кто знает, удастся ли мне еще когда-нибудь увидеть это фиалковое море.

У выхода из здания суда к концу заседания собралась целая толпа. Мужчины и женщины с транспарантами выстроились по обе стороны от широкой лестницы и во все горло скандировали свои лозунги. «Убийца», «тварь», «гореть тебе в Аду», и многое другое, что обычно кричат вслед арестованным и осужденным за тяжкое преступление. В такие моменты можно увидеть истинное лицо толпы. Это не те, кого ты видел до этого на улицах. Милая цветочница, продавец в мясной лавке, инженер, мать двоих детей, которых она отводит в школу каждое буднее утро, сейчас все это меркнет, меняется, приобретает совершенно иные черты, и получает иное имя.

Свора. Безумная, озлобленная, движимая жаждой крови свора. Для них нет ничего: ни сострадания, ни прощения, ни веры в раскаяние. Есть только непреодолимое желание увидеть, как тот, чья вина доказана судом, который никогда не ошибается, получает по заслугам.

Охрана выводит меня на порог, и в туже секунду уши просто взрываются от всеобщего гомона. Вспышки фотокамер ослепляют, репортеры пытаются прорваться через ограждение, выкрикивают вопросы, в которых так же превалирует одна и та же тема. «Почему вы помогали убивать девушек?» «Как давно вы прикрывались должностью полицейского, чтобы творить свой беспредел?»

Вот уж и вправду, акулы. Их жажда крови ничуть не уступает той, что испытывает бурлящая вокруг толпа. Полицейские едва справляются с наплывом жителей, которых кажется с каждой минутой становиться все больше и больше.

В какой-то момент в оцепление возникает разрыв, и мне под ноги выскакивает женщина. Она что-то кричит, но я не могу разобрать слов, зато блеск лезвия ножа в ее руке отчетливо бросается в глаза. Мир сужается, фиксируясь только на орудии, а все остальное отходит на второй план. Картинка замедляется, и вот вместо гомона голосов, все, что я слышу, это стук бегущей по венам крови.

Руки сами дергаются, чтобы выхватить пистолет, но у меня его нет, а железные оковы наручников, скрепляющие за спиной обе кисти, лишают последней возможности хоть как-то защититься от удара. Конвоиров оттесняет кордон вместе с толпой, и моему палачу уже никто не успеет помешать совершить задуманное.

Лезвие ножа легко входит в плоть, поскольку незнакомка вкладывает в удар всю свою ненависть. Боль жжет адским огнем в районе живота, и с каждым новым ранением, это пламя горит все сильнее. Горло перехватывает спазм, и рвущийся наружу крик так и не находит выхода, превращаясь в сдавленный хрип. Ноги ослабевают, и я падаю, сначала на колени, а потом и на спину.

Нож остается в руке у моего палача, и прежде, чем ей удается еще хоть как-то навредить мне, ее хватают двое мужчин в черных форменных костюмах. Оборотни. Их не пустили на слушание, и я почти уверена, что даже им стоило больших трудов прорваться сквозь многочисленную толпу. Впрочем, теперь это уже не столь важно.

Пространство вокруг меня расширяется, и вместо искаженных сильными эмоциями лиц, я вижу голубое небо, подернутое рыжими и алыми красками. Солнце садиться. Белые росчерки перистых облаков похожи на неаккуратные мазки кисти на холсте, но мне нравиться то, как они дополняют палитру.