Власть ночи

Удача — сложная штука, ведь ты никогда не знаешь, когда эта строптивица возьмет и отвернется от тебя. В моем случае это произошло в тот день, когда я выходила из госпиталя и столкнулась с молодым мужчиной, сидевшим на ступенях. Никогда не замечала за собой особой тяги к состраданию незнакомцам. Теперь-то я понимаю, что все это было тщательно спланировано. Виктор искал возможность устроиться в городе, но для этого необходимы были связи, а их у него как раз и не было. И тут под руку подвернулась я…

Конечно, он мог бы использовать свой дар для того, чтобы окрутить главврача больницы, и тем самым получить желаемое, но рано или поздно о нем бы узнали спецслужбы, и тогда все усилия пошли насмарку. Нет, нужен был человек, желательно из силовых структур, кто смог бы обеспечить если не защиту, то хоть какую-то гарантию безопасности, а ведь я сама помогала ему вставать на местный учет без отсылки в главный отдел. Печальная история, в которой Вик жаловался на предвзятость и агрессию со стороны Контроля, плюс немного влияния с его стороны, и я пропихнула его вне очереди, воспользовавшись связями и не отданными долгами.

После этого Зельцман обрел то, что искал.

Наше совместное проживание я помню урывками. То ли виной тому послужил перегруз на работе, то ли опять же Виктор приложил к этому свою руку, но все, что осталось в памяти о тех днях, были ссоры. Мы ругались так, будто всю жизнь ненавидели друг друга. Позже один из целителей, выхаживавший меня в больнице после рейда на заброшенный завод, раскроет некоторые особенности эмпатийного дара.

Оказывается, когда эмпат испытывает сильный перегруз в процессе воздействия на определенного человека, в связи возникает сбой, и тогда вместо внушения выбранной эмоции идет переброс собственных. Тот гнев, что накрывал меня с головой, был не моим. Он принадлежал тому, кого я считала своим другом.

Как бы смешно это не звучало, но я никогда не допускала и мысли о том, что Вик мог использовать свой дар на мне. А если и испытывал, то уж точно никогда во вред. Дура, и этим все сказано.

После того, как мы разъехались, и Зельцман стал жить в морге, наши отношения вновь наладились. Естественно, теперь не было необходимости держать меня в узде. Эта честь выпала главврачу госпиталя, который итак оказался не чист на руку, но Виктор посчитал риском договариваться с таким человеком, тем более, если у него был проверенный способ. После того, как «полуночница» устроила погром в морге, пришлось в скором времени сматывать удочки, иначе патологоанатом имел все шансы быть раскрытым.

Сейчас, оглядываясь назад, я вижу путь игры, которую Вик так тщательно выстраивал. Нужно отдать ему должное, если бы не мое стремление спасти его, все могло получиться. Для побега ему понадобилась бы неделя, может чуть меньше, поскольку в любой момент все могло пойти наперекосяк, и тогда пришлось бы срочно уезжать.

Вот только я сделала все, чтобы он не смог покинуть пределы города, сама того не зная. Фоторобот с лицом исчезнувшего медика имелся у каждого пропускного пункта, у каждого патруля. Даже пресса проявила инициативу и разместила фото в новостях и интернет сетях с номерами горячих линий, куда любой желающий мог обратиться с имеющейся у него информацией.

В какой-то момент Виктору все надоело, и он решил от меня избавиться. Несколько попыток покушения, две из которых вполне могли закончиться успехов, если бы не старания Анны и Максима, провалились. Правда в случае со Святославом в процесс вмешалась третья сила, преследовавшая свои цели и не имевшая ничего общего с планом Зельцмана, но если бы Тени удалось сломать Аню, одному Богу известно, как бы тогда сложились дальнейшие события.

Жаль, что не в нашей власти избирательно запоминать события из жизни. Вот было бы здорово помнить только счастливые моменты: праздники, посиделки с друзьями после работы, первый поцелуй с мальчиком в старшей школе, свадьба, семейный ужин и прочее. За годы работы я повидала столько крови и ужасов, что, пожалуй, хватило бы на несколько жизней. Но ни разу в жизни я не пожалела о своем выборе. Даже после того, как система, которой я отдала десять лет, осудила меня за то, чего я не делала.

Да, двухдневное заключение в следственном изоляторе переросло в судебное разбирательство. Мне вменили пособничество в семи убийствах, построенное на показаниях трех полицейских, входящих в группу реагирования и видевших меня в обществе Виктора чаще, чем на планерках. Соседи так же подлили масла в огонь, поведав о том времени, когда Зельцман жил у меня. Наши ссоры не были такими уж громкими, но, по словам свидетелей, мы прямо в моей квартире жертв и резали.

Глупо и неправдоподобно, скажете вы. Под присягой нельзя солгать, скажут те, кто, зная о моей невиновности, врали, глядя в глаза судье и присяжным, поливая меня грязью.

Самым страшным оказались улики, о которых мы не подозревали вплоть до самого разбирательства. Даже Генри не знал о том, что во время обыска моей квартиры на письменном столе обнаружили ручку с отпечатками Вика. Смешно, да и только, но прокурор посчитал это неоспоримым доказательством нашего заговора.

Сам суд больше напоминал цирковое представление. Амира всеми силами старалась опровергнуть доводы обвинителя, ссылалась на поправки, взывала к справедливости, вызывала свидетелей, Генрих опять же внес свою лепту, не боясь после так же попасть в немилость. Присяжные наградили меня одинаково ненавистными взглядами, и хоть данный процесс должен был быть беспристрастным, я уже в самом начале знала исход дела.