Страница 45 из 100
Кто знает, получилось бы у друзей создать компанию в нынешнем виде, если б не воля случая. На гулянке в честь окончания предпоследнего курса Андрей выпал из окна второго этажа и сломал половину ребер. Навещая приятеля в больнице, Виктор застрял в лифте с дочерью одного из врачей. При виде Ольги Даниловой студент-экономист думать забыл и о больном друге, и о карьере. Через полгода он пошел сдаваться в ЗАГС, а еще два года спустя Ольга и Виктор Корнеевы ехали домой из роддома с розовым свертком, в котором мирно посапывала я, своим появлением на свет добившись перемирия между отцом и его грозным родителем.
Впрочем, речь не обо мне, а о моем деде. Другом деде – мамином отце, том самом докторе из больницы. Друзья-ученые Олега Ильича Данилова занимались разработкой нового лекарства для больных, перенесших инсульт. Препарат был создан и прошел тесты на животных. Оставалось главное – добиться разрешения испытаний на людях и продвижение товара на рынке. Олег Данилов был лично заинтересован в исследованиях, как врач, ежедневно имеющий дело с последствиями тяжелого недуга.
К делу подключились новоявленный зять и его друг Андрей Аверин. Двери кабинетов открывались перед ними легко, разрешительные документы подписывались, не глядя. Валерьян Гаврилович ни разу не помог начинающим бизнесменам, а гордец Виктор не попросил бы влиятельного отца об услуге. За них это делала общая фамилия, в чем папа до сих пор не признается даже себе. Успех пришел быстро. Испытания оказались удачными. К сожалению, Олег Ильич ушел из жизни раньше, чем лекарство стало активно использоваться, однако первые результаты он увидел, а создатели препарата многие годы работали у нас в компании.
Сегодня отечественный фармацевтический рынок переживает непростые времена. Аптеки заполнены иностранными лекарствами. Но наша семейная фирма, по-прежнему, на плаву, работает свой завод и исследовательские лаборатории. Отец быстро понял, что только на собственных лекарствах далеко не уехать. Компания производит аналоги западных препаратов, не уступающие по качеству первоисточнику, но стоящие дешевле.
Что касается меня, фармакология – не предел мечтаний, гораздо привлекательней всегда казалась настоящая медицина. Но когда отец заговорил о выборе профессии, спорить я не стала. Да, мне не суждено лечить людей самой, но их выздоровлению я поспособствую. Однако, учась в меде, помимо занятий по специальности, я посещала дополнительные лекции, в первую очередь, касающиеся лечения пациентов в коме. Ни к чему кривить душой, пунктик остался на всю жизнь.
Отца мои успехи в учебе радовали. Он предпочитал готовить приемника из родной дочери, нежели из пасынка, к которому накопился вагон и еще один вагон претензий. В прежние годы Вовочка регулярно становился камнем преткновения в ссорах Бастинды со мной. Теперь нешуточные скандалы из-за «вздернутого носа» разгорались между мачехой и папой.
Учился Вова хорошо и с работой справлялся сносно, особенно для молодого специалиста, но, как говорил отец, «зарывался и проявлял мажорские замашки». Запросто мог прогулять работу, неуважительно относиться к сотрудникам вдвое, а то и втрое старше себя, закатывал грандиозные гулянки для многочисленных приятелей. Его пьяные выходки превратились в легенды, правда, отнюдь не геройские. В общем, оправляя меня в клинику к Кондратьеву, папа велел продемонстрировать профессионализм и утереть вздернутый нос сводному брату.
- Ты справишься, - заверил он, похлопав меня по плечу.
- И никуда не денусь с подводной лодки, - мрачно пошутила я. Но нацепила уверенную улыбку и заверила родителя, что подойду к заданию со всей ответственностью.
Так и было. Поначалу.
Я всегда верила, что в больнице важны не только хирургические отделения, где делают операции на открытом сердце или пересаживают почки, но и реанимация. Да, главная задача местных врачей - следить за приборами и лабораторными анализами, чутко реагируя на изменения. Однако без них даже самый гениальный хирург превратится в мясника. Больного нужно защитить от травм, которые наносит операция, выходить, поставить на ноги. Хирурги могут сделать ровно то, что позволяют реаниматологи и анестезиологи.
Вотчина Кондратьева обслуживала всю хирургию клиники: от кардиологии до проктологии – в общей сложности одиннадцать отделений, плюс принимала тяжелых терапевтических больных. Жизнь здесь била ключом, и мое присутствие многим казалось неуместным. Пациенты в коме составляли небольшой процент от общей доли больных, проходящих через реанимацию, и мнение, что я со своими «глупостями» путаюсь у персонала под ногами – имело право на существование.
- Проклятье! – шипела я под нос, с каждым днем сильнее ненавидя Кондратьева.
Заведующий дал сотрудникам негласное указание оказывать мне всяческое «не содействие». Медсестры проявляли чудеса забывчивости, теряя важные документы или перекладывая их в другие стопки. В первые дни по «рассеянности» сообщали неправильные имена и отчества докторов, ставя меня в неловкое положение. Врачи страдали глухотой и откровенно динамили встречи с родственниками пациентов (ах, я не правильно расслышал время!). Приходилось отдуваться самой, что приводило к нулевому результату. Вы бы поверили молоденькой девушке, предлагающей новую, не до конца изученную схему лечения для ваших близких?
Я молча сносила мелкие пакости, но раздражение росло, усиливаясь под гнетом тридцатиградусной июльской жары. Терпение давно бы добралось до отметки «пора ябедничать», если бы не тайная помощь двух женщин. Одной из них стала тетя Зоя – уборщица, которая, хоть и не разбиралась в профессиональных тонкостях, зато была в курсе многих секретов этого и других отделений, слыша и видя все вокруг, оставаясь в тени. Кому какое дело до тетки со шваброй?
Я всегда находила общий язык с обслуживающим персоналом, не считала зазорным поздороваться первой, перекинуться парой слов. В первый день, услышав слова приветствия, тетя Зоя проводила меня удивленным взглядом. Не удивительно, о моей «родословной» шептались на каждом углу. На второй день уборщица неуверенно кивнула в ответ. На третий - сама не заметила, как пожаловалась на пациентов из педиатрии, оставляющих органические следы в туалетах, а заодно на внука, которому осенью в первый класс идти, а он буквы забывает. На четвертый – подсказала, что к заму Кондратьева лучше не соваться, пока тот не пообедал. Зато на сытый желудок, можно смело идти с просьбами, любую бумажку подмахнет, не вчитываясь. Через неделю я знала о семейном положении всех сотрудников реанимации, некоторых особенностях характеров, любимых и нелюбимых темах в разговорах.