Надоевшая

Глава 9. Осознание и лицемерие

Я не могла поверить что он говорит правду. Только вот все сходилось. Кому было выгодно, чтобы я окончательно возненавидела Спайка? Да только Денису и было! Всем остальным было все равно. Выходит, он сам убил мою крысу, затем подделал почерк Максима, а потом ему оставалось только торчать на детской площадке и ждать меня, тепленькую, готовую поверить любому его слову! Господи, в этом проклятом городишке порядочные люди мужского пола остались вообще?! Пока что одни женщины ведут себя не как… расчетливые сволочи. А Спайк, тем временем, продолжал язвительную отповедь.

— Я не садист, и мне не было смысла трогать твое зверье. А Дэнчик хорошо рассчитал. После такого ты должна была возненавидеть меня вернее, чем после любого поступка, направленного на тебя лично. Единственное, чего он предсказать не мог, это то, что ты окажешься слишком слабой, и вместо праведного гнева решишь сдохнуть. В отличие от меня, он тебя совсем не знает. Это и помогло. Впрочем, тебе ниебически повезло, что на самом деле на твоей работе прекрасно знают, с кем ты общалась последние годы. Если бы они, как ты надеялась, не знали об этом, то твой прелестный труп гнил бы сейчас в наполненной ванной. Чем ты вообще думала, когда решила самоубиться?! Если надеялась на мое раскаяние — то очень зря. Более того, решив утопиться, ты потеряла остатки моего уважения. Ну, ту его часть, что еще была благодаря тому, что ты не рассказала сразу все, что знаешь в пыльном классе, когда мы со Стасом решили тебя убрать с дороги.

— Да ни на что я не надеялась, — глядя ему в глаза, солгала я. — Мне просто было очень паршиво, и я потеряла волю к жизни на какое-то время. Если хочешь знать, ускорить процесс меня заставил именно твой звонок. Я отчаянно не хотела тебя здесь видеть и решила, что если я сдохну раньше, то точно не увижу и не услышу. На кой черт ты мне звонил и вообще приперся сюда, если тебе все равно? Ну сдохла бы я — и что? Тебе же проще.

Спайк закатил глаза, как всегда ничуть не впечатленный. Затем достал из кармана зауженных джинсов пачку сигарет и зажигалку и закурил, проигнорировав мой полный возмущения взгляд. Несколько раз затянулся, намеренно выпуская дым мне в лицо, и только после этого соизволил продолжить этот странный, немного бессмысленный монолог.

— Прекрати строить из себя бедную и несчастную. То, что ты так легко сломалась, говорит лишь о том, что ты слабачка. Я приехал, потому что после звонка Светы не приехать не мог. А когда понял, что тебя нигде нет и только ванная заперта, пришел к единственно верному логическому выводу. Собственно, я не мог и тебя не вытащить. Не люблю бессмысленные смерти. Да и три года просто так не выкинешь. Считай это своеобразной платой за бесчисленное множество домашки, которую ты за нас написала. Стас, кстати, был против. Он считал, что ничего с тобой не сделается. Прав, как всегда, оказался я. Ладно, — он потушил сигарету о мою тумбочку, словно напоминая, кто здесь главный. — С Дэном делай, что хочешь, но я бы на твоем месте не стал демонстрировать, что все знаю. Он опасен, и гораздо опаснее, чем я, потому что у него нет тормозов. Делай вид, что все в порядке, целее будешь. Хотя если ты решишь вторично совершить самоубийственную глупость, вытаскивать больше не буду. Считай, что я в твоей вонючей квартирке последний раз появился. А крысу я тебе новую пришлю. Нужен же тебе какой-то смысл жизни, Каштанка.

Он презрительно усмехнулся, и мне сделалось не по себе. А перед тем, как выйти из комнаты, добавил:

— В холодильник загляни, болезная. Тебе не помешает отожраться обратно. Ах, да: ключи не верну. Хочешь — меняй замки, конечно, но я же знаю, что у тебя на это денег нет.

И ушел, даже не позволив мне хоть что-то ему ответить. Я не очень понимала, что им вообще руководило, но пока что решила послушаться. Если уж Спайк говорит, что Денис опасен, значит, он правда опасен. А умирать мне больше не хотелось. И даже «новая крыса», которую Максим собирался мне «прислать» скорее радовала, чем нет. Сириуса мне, конечно, никто не заменит, но без единого близкого существа я медленно сходила с ума, как показала практика.

Я себя чувствовала всеобщей марионеткой и конченой идиоткой. Я ведь действительно повелась на очевидную манипуляцию. И Спайк на самом деле в жизни не причинил вреда ни одному животному. Более того: он выхаживал выкинутую кем-то собаку, попавшую под машину, и очень неприязненно высказывался о тех, кто с ней так поступил. Это, конечно, было давно, года полтора назад, но человек, поступивший подобным образом, не смог бы убить беззащитное животное. Да и вытаскивать меня из ванны он тоже не стал бы. Уж что-что, а это ему точно не было бы выгодно, будь он убийцей моего Сириуса. От мысли, что я едва не ушла из жизни, меня запоздало затрясло. Если бы не Спайк… Господи! Я ведь и так стольким ему обязана несмотря на то, как он со мной поступил. А теперь еще и жизнью. Это ужасно. И еще ужаснее то, что сейчас я была ему благодарна. Не просто не появись он, но появись он на какие-нибудь две минуты позже или не захоти он возиться с приведением меня в чувство, и я не сидела бы на постели, а действительно была бы трупом. И это уже никак нельзя было бы исправить или изменить.

Некромантов не существует, медицина не всесильна, а смерть — штука окончательная. Это осознание ударило по мне ознобом, и я закуталась помимо полотенца, в которое меня деловито завернул Спайк, еще и в одеяло, от которого и правда омерзительно воняло прокисшим потом. И как только человек, выросший с золотой ложкой во рту, вообще не побрезговал сюда зайти? Меня затрясло еще сильнее, и я на негнущихся ногах поднялась с постели. Затем достала из шкафа теплую серую зимнюю пижаму, подаренную мне когда-то все тем же Белоусовым, достала оттуда же простые белые хлопковые трусики и начала медленно все это на себя надевать. Получалось отвратительно, поскольку руки дрожали, а меня пошатывало от слабости, вызванной и недостатком кислорода, и голодом, и тем, что в ванной было нестерпимо душно. Сейчас я все это замечала и понимала отвращение Максима. Надо же было так опуститься! Можно подумать, моя смерть вернула бы мне крысу. Тем более такая мерзкая, в грязи и нищете.

Когда я наконец справилась с одеждой, волосы пришлось завернуть в то полотенце, в которое ранее была завернута я сама, так как холодная вода с них закапала все, что могла, а холод совсем не прибавлял мне здоровья. Затем я нашла тапочки, которые оказались под кроватью, и надела их. (Видимо, я решила, что умирать можно и дойдя до ванны босиком). А потом поняла, что самым разумным с моей стороны поступком будет снова последовать совету Спайка. И медленно, «по стеночке» побрела на кухню, «заглянуть в холодильник» и хоть как-то восполнить свое истощение, потому что в таком состоянии я ни на что не годилась. Ни на поступление, о котором мечтала, ни даже на то, чтобы прийти завтра в школу. А я была уверена, что прийти я туда обязана. Хотя бы ради того, чтобы никто не понял, какую непоправимую глупость я чуть было не совершила. Чудовищно эгоистичную, безумную, непоправимую глупость!

Шла до кухни я, наверное, минут пятнадцать, хотя квартира у нас была совсем небольшая. Каждые несколько шагов у меня начинала кружиться голова от слабости и голода, я замирала на минуту-другую, а затем снова шла. Конечно, Спайк мог бы хотя бы чаю мне сделать, не вынуждая идти на такие подвиги во имя банального насыщения, но… С чего бы он должен был? Я ведь сама выбрала смерть. И теперь также сама должна была выбрать жизнь. Именно этим я и занималась, едва ли не ползя в сторону кухни.

И я это сделала. С удивлением обнаружив, что в ней было абсолютно чисто, хотя тогда, когда я последний раз захотела в небольшую, всего-навсего пятиметровую, кухоньку, здесь была невыносимая грязища. Выходит, Спайк сначала меня вытащил, а потом ждал, не очнусь ли я сама, лежа на ковре?! А когда понял, что не очнусь, принялся бить по морде? Так, что ли? Интересный способ приводить людей в сознание. Впрочем, одно было очевидно: он меня там оставил только тогда, когда я задышала. Иначе я была бы мертва.