Энтузиаст

– Иисус говорил: «Богу – божье, Кесарю – кесарево». Так и нужно поступать. Сказали платить налоги – плати. Даже если бизнес твой от этих налогов развалится. Да даже если от этих налогов с голоду помрёшь. Вот если все так начнут поступать, то система со всех сторон прогибаться начнет. Ворующим нечего станет воровать, а голодных станет так много, что придётся менять общество. Никогда нельзя мириться с ложью и никогда нельзя идти на поводу. Также никогда нельзя лишать Бога божьего и Кесаря кесарева. Скажут идти в армию – иди без колебаний, скажут идти на войну – иди. Но никогда не отдавай своего сердца и не давай Кесарю больше положенного. Скажут: «брат твой – враг твой». Не верь! Разве ты убьёшь брата? Скажут: «Женись на этой, не женись на той» – не женись вовсе, любви не предавай.

– Разве возможно, чтобы люди так поступали? – вслух думал я.

– Нет, невозможно. Да и не нужно. Я вообще считаю, что самая первая вещь, которую мы должны принять и совершить – это правда. Везде и во всём. Если твоя жизнь такая, что тебе есть что скрывать, значит дрянь твоя жизнь. Открой всё, с этого и избавление начнётся. Если система, если общество не может вынести правды, значит общество – дерьмо и живёт неправильно. Правда нужна везде и во всём. Абсолютная, пусть даже она поначалу принесёт много боли.

Мы некоторое время молчали. Конечно, я всё это уже где-то слышал, но в исполнении Павла мысли казались глубже и ближе, они дёргали за что-то живое внутри. За стенами паба творилось невообразимое: топот сотен ботинок, полицейские сирены, крики, звон разбивающегося стекла. А у нас тут было тихо и тепло, у нас тут было время, время размышлять, принимать решения, время слушать друг друга. Мы стояли достаточно далеко от чего-то огромного, творящегося сейчас в мире, достаточно далеко, чтобы хорошенько разглядеть это что-то. 

Я вспомнил о происходившем на площади и решил ещё немного разузнать про это дело.

– Ты начал рассказывать про какие-то космические корабли американские. Нельзя немного подробнее?

– Подробнее? – Павел ухмыльнулся – Я ведь тебя позвал, чтобы не говорить об этом. Кстати, как тебя зовут?

– Игорь. – Не задумываясь, соврал я. Ведь зачем ему знать моё настоящее имя?

– А меня Павел. – Он протянул руку, и я пожал её. – Хм. Подробнее, значит? Да что тут скажешь подробнее… Больше всего сейчас люди боятся мирной жизни, потому что в ней ничто не отвлекает нас от леденящих душу спокойных шагов приближающейся смерти. Ничто не наделяет повседневную жизнь смыслом, заставляя изобретать себе оправдания и поводы для подвигов.

Эти люди лишь ждали повода, поэтому они так быстро повыскакивали на улицу и завопили: «Конец света! Конец света!». Ну и что? Каждого из нас ожидает персональный конец света, даже если никогда не придёт Христос, или никогда не упадёт очередной метеорит, мы все понемногу, потихоньку покинем Свет и отправимся в неизведанное.

Вот, американцы запустили свои корабли. Значит, по их логике, это ушёл «золотой миллиард», а мы тут остались принимать на себя все бедствия последних времён. И знаешь что? Они теперь собственноручно эти бедствия и создадут. 

Полицейские сирены на улице были весомым подтверждением слов Павла. Но разговора, изобилующего фактами и сведениями, у нас не получится, это видно сразу, поэтому стоило попробовать пока сменить тему.

– А девушка у тебя есть? Или, может быть, невеста, жена? – спросил я как бы невзначай.

– Есть любимая. – Мрачно глядя перед собой и прихлёбывая пиво, процедил сквозь зубы Павел.

– Как зовут?

– Диди.

– Ого! – Я изо всех сил играл удивление – Что за имя такое? Она иностранка?

– Она татарка.

Не знаю почему, но сказал он это так, что если бы вместо слов «она татарка» было бы «это фатализм», суть бы не поменялась. Я, было, собрался расспросить подробнее об отношениях с Дидиан и разузнать о Парижской истории, но Павел вдруг повернулся, посмотрел на меня каким-то глубоким и тяжёлым взглядом и сказал: «Сменим тему». В тот момент мне почудилось, что передо мной как будто сняли крышки с двух колодцев, а под крышками… Там была бездонная тёмная пропасть.

Предстоящие посиделки после такого начала мало имеют шансов пройти в высокоинтеллектуальном жанре. А приложиться к бутылочке, как мне доводилось видеть, Павел любитель. Пусть же хоть я не буду повинником этой злой затеи.

Павел отправился в уборную, оставив сумку, из которой торчал уголок телефона.  «Хм, почему бы и нет» – одна лишь мысль, и вот я уже звоню себе с его телефона, а затем удаляю набранный номер и кладу всё на место. Павел вернулся и собрался заказывать ещё, но я остановил его.

– Послушай, мне только что звонили, и я должен бежать на работу.

– Сейчас? Ну что ж… – Он залпом уничтожил все остатки и снова повернулся, глядя на меня абсолютно трезвыми глазами – Надо так надо. Пополам?

Мы расплатились и пошли на улицу. Прямо рядом с пабом стояла причитающая старушка.

– Господи! Да что же это делается-то, а? Да вы поглядите, мальчики – она обратилась к нам – что же это? Нешто ли мало бед было на нашу долюшку? Господи! – и, махнув безнадёжно рукой, она ушла, продолжая причитать.

На улице творилось и впрямь невообразимое. Вспомнились слова старого знакомого про революцию, что «она дело такое – если началась, то не остановится, пока всё не размотает к чёртовой бабушке». Толпа двигалась теперь, что символично, от площади Александра Невского к площади Восстания, выкрикивая наспех сложенные речёвки и лозунги, кидаясь в разные стороны, кто иконками, а кто банками из-под пива. Странно всё это, ведь старый город давно уж, казалось, угомонился. И вот поди ж ты! Культурно-историческая память.