Энтузиаст

Обрывки. Всё что мне доставалось из мощного потока речей оратора – это лишь капли, замутнённые грязью окружающего шума. Я осмотрелся, нет ли рядом знакомых лиц, и вдруг увидел в толпе того, кого действительно рад был видеть сейчас. Среди толкающихся и орущих, среди требующих и протестующих, один человек стоял совершенно спокойно и молча наблюдал. Это был Павел. Лучший повод ненароком  познакомиться с ним придумать сложно. Я прорвался сквозь разделявшие нас толчки локтями, крепкие и сухие короткие матерки отодвигаемых мужиков, сквозь плачь непонимающих ничего детей, и встал рядом.

– Скажите, а отчего тут все собрались? – чтобы быть услышанным, приходилось кричать.

– Я сам не очень понимаю, если честно. Вот пытаюсь разобрать, о чём это они. – Павел говорил, наклонившись к самому моему уху.

– А началось-то с чего?

– Вы разве не знаете? – Павел чуть отстранился и удивлённо посмотрел на меня.

– Понятия не имею. – Я крикнул это, наклонившись поближе к нему, чтобы быть услышанным, но он наоборот ещё сильнее отстранился, с интересом разглядывая меня. Посмотрел, посмотрел, да и отвернулся в сторону трибуны, выдав только: «Везёт вам».

Некоторое время мы стояли молча, глядя на трибуну и вслушиваясь. Потом он, не поворачиваясь, встал ближе и сказал:

– Вчера без всякого предупреждения и без международной огласки американцы запустили с территории нескольких штатов сразу несколько космических кораблей. Судя по всему, транспортных. Некоторые так называемые «надёжные источники» утверждают, что это миссия направлена на Марс, другие говорят о других небесных телах, но суть остаётся сутью: главный посыл состоит в том, что на борту находится группа исследователей, персонал обеспечения и ряд гражданских. Никто не знает, сколько их, но ракет в космос ушло много. Из всего этого я уверен лишь в факте запуска, всё остальное – вещи сомнительные.

– И это вызвало такую реакцию? Причём тут митинги и то, что говорит тот мужик? – я искренне недоумевал.

– Ну как причём… Они считают, что это ковчеги, в которых улетел «Золотой миллиард».

Павел говорил это устало и практически не глядя на меня. Мы постояли ещё минут пять. Я уже не слушал речи с трибуны, просто стоял. Мне, если честно, было не очень интересно, чего требуют эти люди. Разве что интересно, к чему могут привести их действия.

Встряхнувшись, мой новый знакомец поправил пальто и взял меня за локоть.

– Если вы правда пришли сюда случайно, то зачем тут стоять дальше? Пойдёмте, тут рядом есть замечательный ирландский паб.

– С удовольствием.

Мы с трудом пробивались несколько кварталов сквозь бурлящий поток шедших навстречу людей, иногда мне приходилось держаться за рукав Павла, чтобы меня не смыло обратно на площадь, тем более, что дороги в паб я не знал.

Спустя примерно пятнадцать минут за нами, наконец, закрылась скрипучая деревянная дверь, предварительно звякнув маленьким колокольчиком о нашем прибытии. Тихая ирландская музыка из дальнего угла, двое посетителей за столиком и бармен, болтающий с приятелем в дальнем конце стойки. Здесь и не могло быть много людей, ведь все они теперь там, снаружи, где шум и тысячи мнений как построить правильную жизнь, где решается «судьба нации». Мы уселись возле барной стойки, Павел бросил подошедшему официанту: «Как обычно», тот посмотрел вопросительно на меня, и я добавил: «Как ему». Бармен кивнул и удалился, а спустя минуту поставил два стакана чёрного как уголь пива и две сотни вкусно пахнущего бурбона.   

Мы пригубили, я запил пивом. Павел оставил тёмное нетронутым. Рядом шёл какой-то оживлённый спор, и мы оба невольно вслушались.

– Вот я тебе так скажу, – если она где-то напьётся так, что ничего не будет помнить, и где то потрахается, я бы простил… - Объяснял чернявый паренёк лет двадцати пяти с виду.

– Да в смысле? То есть если… – Пытался перебить его толстый парень в кожаной куртке, сидящий напротив.

– Да ты подожди, я говорю же! Если она где-то набухается, если… Да подожди… - Жестом остановил он толстячка – Если… То, во-первых, я об этом никогда не узнаю, и по ней этого не будет видно. Это вот если бы она влюбилась в другого, то я бы сразу увидел, а так, во-первых, я ничего не узнаю, а во-вторых…

– Да как ты ничего не узнал бы? Видно же было бы сразу! – Пузатый всё не унимался.

– Так я объясняю же! Не видно ничего если так! Вот если бы влюбилась в другого, то да, а так, вот я если бы напился, тоже потрахался бы где-нибудь, я бы проснулся и всё, обратно в жизнь, понимаешь! Это же не моя жизнь, я ведь не помню даже ничего! Это не считается! Вот я и говорю, если она где-то, то я бы даже простил, потому что, во-первых, я не узнаю, а во-вторых…

Толстяк его снова перебил. Видимо, никому в этом месте не было интересно, что там «во-вторых». Я перестал слушать и заметил, что Павел уже давно не слушает. Глядя прямо перед собой, он мрачно сказал: «Люди», и выпил залпом содержимое обоих стаканов, затем жестом показал бармену, что пора добавить.

– Вечно они ищут оправдание своей слабости. – Не оборачиваясь ко мне, продолжил он фразу.

– А ты не ищешь разве? – решил я поумничать.

– Нет. Я с ней живу.

Это было сказано глубоко и прочувствовано до последней капли. Я впервые видел человека, по-настоящему несущего за себя ответственность. Может быть это только мнимость, которую он создавал, но этого я знать не мог. У меня было только сильное впечатление. Павел начал говорить.