Страница 40 из 86
Поначалу торговля стояла: покупатель осторожничал и с опаской приглядывался к новому лицу, принюхивался к выпечке, цокал языком, а торгаши по соседству то и дело подстраивали мелкие пакости, выдворяя незваную гостью. Но девушка была неутомима в своих стремлениях и постепенно переманила рыночных зевак открытым нравом, забавными фольклорными прибаутками, дешевизной и простецким задабриванием в виде дополнительных булочек в подарок. Спустя какое–то время она заслужила доверие у любителей сдобы и желающих прибиться к хлебной торговой кормушке конкурентов. Шесть раз в неделю она нагружала трухлявую повозку самодельным прилавком и сладкими печёными зверушками и неспешно двигалась в город.
Большого дохода торговля не приносила, но денег исправно хватало на продукты, наёмную силу и кое–что отложить. Жизнь пошла своим ходом, чередой из будней и выходных у печи и на рынке, да так гладко, что уж вскоре большинство деревенских стариков охотно впряглись в самодеятельную предпринимательскую деятельность. Тлеющие живые мертвецы, покинутые прозябать последние годы в руинах сельского хозяйства, снова обрели смысл существования и желание завершить своё земное путешествие достойно.
Мать же продолжала неустанно пилить мою владелицу, попрекать и клянчить припрятанный на чёрный день скарб, изображая из себя тяжелобольную и уставшую от бесполезного волочения подобия жизни женщину. Получая очередной отказ, она неистово буйствовала, куталась в пуховую затёртую шаль и запиралась у себя в комнате, чтобы и дальше днями напролёт раскладывать гадальные пасьянсы. Она непрерывно сетовала на судьбу, пытаясь распознать в засаленных картах нечаянно падающее с небес богатство. Стоит ли здесь упомянуть, что она ни разу не удосужилась помочь своей дочери, увлечённой пекарным процессом.
Что касается новоявленного отчима – юнца, рано потускневшего и подурневшего от праздности и бесцельности существования, то он продолжал пьянствовать уже в долг и пропадал сутками в придорожном кабаке на отшибе деревни. Личных средств у него, конечно же, не водилось, и он нахально приворовывал редкое уцелевшее добро или продукты с кухни. В том кабаке царила такая же разруха и запустение, как и во всей деревенской вселенной, только уже в более затхлой миниатюре. Тамошний содержатель не гнушался никакой платой, будь то дамские панталоны или мешок сухофруктов. В конце концов, его постоянная клиентура состояла из соответствующей публики: начинающего пьяницы–отчима и десятка давно уже пропадших забулдыг.
Мамаша то и дело была вся на нервах: мол, куда запропастился её полюбовничек, и не обгладывают ли его кости лесные звери. Впрочем, всем остальным домочадцам было глубоко всё равно: они были бы даже рады, если бы он однажды и вовсе не возвратился. Не находя поддержки и сопереживания у дочерей, женщина совершенно отчаивалась от непонимания и непринятия её маленьких радостей и, кряхтя, изображая беспомощность, натягивала старые непромокаемые отцовские сапоги на босу ногу, отправляясь, словно страдая лунатизмом, бродить в ночь на поиски своей последней увядающей любви. И, конечно же, каждый раз она находила его в одном и том же месте, а затем волокла его, лыка не вязавшего, обмякшего и покрывающего её, вся и всех отточенным сквернословием.
У моей несдающейся под тяготой быта хозяйки, тем временем, подтвердились давние догадки о том, куда испарились деньги, которые она старательно высылала, а точнее о том, кто их с лёгкостью промотал. Но она отмахивалась от неприятных мыслей: что толку страдать по тому, чего не вернёшь, скрупулёзно подсчитывая, сколько бы ей ещё нужно поднакопить, чтоб хватило на первое время после переезда на себя, сестру и новорождённого младенца. Она жаждала увезти их подальше от тлетворности и гниения здешнего мировоззрения, от запутанности в собственных мыслях и дикости, которые исходили от некогда горячо возлюбленной и трепетно оберегаемой матери и её никуда не годного спутника. Её сестра – уже маленькая женщина и не за горами будущая мать – в представлении моей госпожи ещё должна была играть в куклы, бегать наперегонки и прятаться в ветвях деревьев, а будущий племянник расти среди уюта, младенческих погремушек, а самое главное – живых, трезвых, взрослых умов. Таково было её видение будущего: чётко спланированное, просчитанное шаг за шагом и бережно припрятанное монета к монете. Но планы на то и планы, чтобы осуществляться с огромным трудом и сомнениями, только вот девушка ещё не знала об этом.
Что же касается Вашей покорной рассказчицы – куклы, то я по своему обыкновению самозабвенно и обездвижено сидела на кухонной печке, покорёженная временем и человеческим безрассудством, и продолжала заглядывать в секретные чужие зеркала.
Однажды случилось нечто грустное: то, что было у всех на виду и то, что упорно никем не замечалось. В тот день моя неутомимая госпожа продала печёные сласти почти сразу и, довольная, направилась домой раньше обыкновенного времени. Она хотела приготовить вдвое больше товара для следующего торгового дня и была полностью увлечена своими мыслями. Отведя похрамывающую на правую ногу лошадь в стойло, она поглаживала её изъеденный паразитами круп и думала о том, что животное нужно бы откормить, подковать и подстричь ему гриву. Внезапно девушка услышала настораживающее копошение в доме, за которым последовал истошный вой сестры. Она вбежала во двор, подкралась ближе к окну, к свету керосиновой лампы и увидела то, что навечно оставило неизгладимый шрам в её душе.
Новоиспечённый «папочка» предавался сладострастным мгновениям с её возлюбленной сестрой и похотливо скалил зубы. Девочка мычала, барахталась, но не пыталась сопротивляться, возможно, от бессилия, возможно, по доброй воле.