Страница 36 из 86
Окончив с отличием ненавистную школу, я вернулась в отчий дом. К тому моменту чайное дело дало слабину и еле держалось на плаву, а магазинчик обветшал и потускнел. Моя мать оказалась никудышней коммерсанткой и слегла, скорее не от болезни, а от переживаний и ощущения полного фиаско. Нас душили кредиторы, а она всё причитала о позоре перед родственниками, соседями и мещанским обществом, ведь кичиться напоказ было уже нечем. Так что все мои надежды на победное возвращение домой под ликующие марши фанфар мгновенно разбились. Мой неуёмный страх совершить ошибку только усилился во сто крат под пристальным взглядом матушки и её постоянными укорами. Она пилила меня день и ночь, неустанно и пылко за отсутствие утончённости, за то, что не заняла должного положения в обществе и не отхватила завидного состоятельного жениха. И за то, что зря вложила солидный капитал в моё образование, ведь, в конечном счёте, с элитной грамотой или нет, я так и осталась в её глазах никчёмным, топорным и угрюмым существом. Чувство одиночества и разочарования разъедало меня изнутри, не зная меры и границ. Потому я решила доказать обратное: что стою десятка бестолковых легковерных дочерей и достойна носить своё имя. Я с головой ушла в поправление дел чайной лавки. С того самого решения я больше никогда не заходила в комнату своей матери. Так я и прожила много лет, получая утешения в расчётных книгах и бокальчике то одного, то другого перед сном, никогда и ни перед кем не исповедавшись в том, что мучило меня ежеминутно. А затем мы так легко сблизились, и ты узнала, как страстно я мечтаю о далёких путешествиях, о сладко манящих берегах на другом конце мира. Эта возможность поведать кому–нибудь важному о самом сокровенном освободила меня от страха ошибиться, упасть или не соответствовать ожиданиям.
Моя подруга мечтательно улыбнулась, разглядывая пейзажи за окном, и пригубила ещё немного остывшего крепкого чая.
– Но знаешь, теперь я даже не уверена, хочу ли повидать мир. Сейчас мне кажется, что место моё здесь, в этом чайном магазинчике, рядом с тобой, и мне этого вполне хватает. Теперь–то я знаю, какое это наслаждение и радость встретить человека, которого не боишься и которому доверяешь. И, вероятно, потому мне стоит поблагодарить мою нерадивую матушку. Если бы я не вела отчуждённый образ жизни до нашей встречи, я бы никогда не смогла оценить благость нашего общения, а если бы ей вздумалось отбыть в мир иной ранее, ты бы никогда не переступила порог моего дома.
Тогда я была тронута этими искренними тёплыми словами, выпаленными в нарастающем эмоциональном порыве, до глубины души. Я была благодарна и ждала этого признания уже давно, ещё сама не осознавая. Тогда я тоже, не колеблясь не и стыдясь, решила открыть своё сердце:
– Наша дружба изменила многое, изменила нас. И потому я готова неустанно повторять «спасибо» слепому случаю, стечению обстоятельств и чему–то ещё, ведь вероятно, я окончила бы свои дни в публичном доме, на обочине дороги или в реке – так, как оканчивают свой путь большинство провинциалок, одинаково бредящих огнями больших городов. Хотя каждая из них верит, что её не настигнет похожая участь: быть раздавленной чудовищем из кирпича и железа, имя которому промышленность и капитал. Выходит, так или иначе, мы обе нуждались в этой встрече.
Тогда мы понимали друг друга яснее и чётче, чем самих себя когда–либо.
Однажды за полночь, вместо привычного чаепития, ставшего неотъемлемой частью нашей жизни, моя подруга отвела меня на чердак. Наши макушки почти упирались в потолок, так что приходилось изрядно нагибаться и глотать поднимающиеся в воздух густые клубы пыли. Та ночь не была особенной в мировых масштабах, но стала моим самым нежным и радостным воспоминанием за все прожитые годы.
Моя нанимательница со скрипом подняла тяжёлые крышки заржавевших сундуков и показала мне с неподдельным восторгом свои детские сокровища: мраморные шарики, засушенные древесные листки и блокнот для заметок, который ей однажды привёз в подарок отец из далёкой, почти сказочной страны. Там, где почитают священных коров, катаются верхом на исполинских животных и поклоняются древней мутной реке, называя её воды Колыбельной Матери. Всё детство и чуть–чуть юности она мечтала отправиться туда в поисках мифических затерянных городов и изумрудных стражников–гигантов, тысячелетиями охраняющих сон их таинственных жителей. Но вместо этого она усердно занималась игрой на фортепиано, не имея особых данных, но на потеху скучающим материнским гостьям. Среди сокровищ, имеющих ценность только для своего хранителя, она достала отцовские военные китель и фуражку, местами изрядно изъеденную ненасытным слугой времени – молью, пропитанную порохом и воспоминаниями о былых сражениях. Браво надвинув на лоб доблестный головной убор, она несколько раз подряд чихнула от пыли, что меня безумно умилило. Затем она сощурила глаза, вытянула губы вперёд и зажала под носом беличий хвостик. Она отчеканила шаг, коверкая голос, представилась юным пылким капитаном и пригласила на вальс. Мы, конечно, не умели вальяжно выписывать балетные пируэты, да что там, мы совершенно не умели танцевать и потому постоянно спотыкались, наступали друг другу на ноги, но при этом громко и заливисто хохотали. А когда выбились из сил, упали на льняные мешки, доверху забитые ненужными забытыми вещами, которые пора бы и выбросить, но вдруг пригодятся. Мы фантазировали через край, представляя, что обустроили ночлег в таинственных непроходимых лесах той невозможно–прекрасной, удивительной страны.
Воображение разыгралось настолько сильно, что казалось, будто мы покинули городской чердак и разожгли яркие пылающие костры, разделывая пойманную в ловушку добычу. А насытившись, мы улеглись совсем рядом, прямо на траве, под звуки голосящих экзотических животных, дыша друг другу в плечо, держась за руки и вглядываясь в безумное великолепие бесконечного неба, усеянного мириадами погасших и всполохнувших звёзд. Мы угадывали в его очертаниях волны древней реки и тайную карту к затерянному городу из драгоценных рифлёных камней и гладкого сверхпрочного мрамора.