Страница 3 из 86
Часть вторая.
О дочери мастера и о сыне мастера.
- Ты прекрасна... - повторил мастер, любуясь моим прохладным и гладким фарфоровым телом. - Но красоте непозволительно обнажать себя полностью, - и он принёс из соседней комнаты длинное белоснежное платье и забавные тёмно-коричневые башмачки на острых каблучках.
Облачив меня в подвенечный саван, он не мог отвести блаженного взгляда от своего создания и опустошённо, устало продолжал любоваться.
Её платье было мне велико и широко. Я "тонула" в белоснежном многослойном кружеве и в разрушенных девичьих грёзах. Он любовался ею, но не мной. Хотя мастер и постоянно повторял, что я прекрасна, но я никогда не видела себя в зеркале, да мне это было и не нужно. Я видела, как она смотрит на меня с потускневшего, выцветшего портрета, стоявшего на обшарпанном дубовом столе. Я продолжала сидеть в полуразвалившемся кресле, бледная и обездвиженная, с закрытыми глазами. Я будто спала, спала для него, а отец любовался мною. И это беззаветное, отчаянное любование было единственным, что держало его здесь.
Новый безликий день тихо улетел за горизонт, и чернота сонного вечера постучала в пыльное окно. Мастер открыл мне глаза. Тишину, сонно царившую между нами, прервал глухой несмелый стук. Дверь затряслась от удара и ветхости. Спустя минуту в комнату ворвался взволнованный незнакомец. Он стоял, тяжело дышал, и я не видела его лица, но почему-то мне показалось, что этот человек молод и привлекателен - настолько услаждающим был его голос. Мастер же, обычно усталый, печальный и тихий, пришёл в ярость: чувство горечи и желание мести захлестнуло его. Он обвинил вечернего гостя в убийстве. Незнакомец же только вызывающе усмехнулся и надменно промолвил, что хоть он и не совершал того, в чём его обвиняют, но не может унять своей радости, что такую тварь, какой была она, сжили со свету. Тогда мастер вышел из себя и ударил гостя настолько сильно, что тот, пошатнувшись, упал в мою сторону.
Юноша обхватил голову руками, то ли от внезапной боли, то ли от нахлынувшего недоумения, рассмеялся ещё громче прежнего и тяжело поднялся на ноги. Когда его дрожащий взгляд случайно скользнул по мне, лицо исказилось от страха и ненависти, но даже в таком необузданном и неприглядном состоянии я признала, что он невероятно красив. Мгновением позже мы осознали, что чересчур похожи: наши глаза блестели одинаково, наши губы дрожали в такт друг другу, наши плечи были неестественно бледны и остры. Его зрачки расширились и как-то колко, нет, скорее злобно, засверкали. Он только и смог процедить сквозь искривлённый от отвращения рот:
- Дьявольское отродье, неужели даже сырая земля вытолкнула тебя, чтобы ты продолжила нас мучить?! Как же я ненавижу тебя, мерзкая тварь!
Незнакомца сковала дрожь и отчаянье, в ярости он схватил меня за волосы и со всей силы ударил о стенку. Тонкая бледная ножка отбилась от моего выточенного фарфорового тела, но этого наказания ему показалось мало: он вцепился в массивное обшарпанное кресло, на котором я сидела, и попытался разбить мне голову. Лицо мастера исказил ужас, и он успел вступиться, ударив гостя ещё раз.
Юноша только злобно огрызнулся:
- Почему же ты всегда защищаешь её?! Ты ведь знаешь, кто она такая!
Тень грусти и понимания проскользнула по усталому лицу мастера:
- Успокойся, мой возлюбленный сын, - это не она, как бы я сильно того не желал - это всего лишь кукла, подобная ей, и я сам её сделал.
Слова мастера ещё сильнее исказили лицо юноши:
- Глупый старик, похоже, ты совсем потерял рассудок! Эта мерзкая кукла принесёт тебе только боль: то же безумие и отчаянье, что и она! Посмотри: её игрушечная нога отвалилась, и теперь внутри зияет лишь пустота её мёртвого, игрушечного тела! У неё нет внутри души! Кукла в середине такая же пустая, как и сестра! - выпалил он с ненавистью и выскочил за дверь.
Мастер обречённо обхватил ладонями седую голову и, сжавшись, сел на пол. Я же продолжала лежать в углу тёмной комнаты, неподвижная, сияя болезненной, нет, безжизненной белизной фарфора. Я смотрела на отца... Да, мастер был моим создателем, моим отцом, моим первым хозяином, но, несмотря на всё это, ни жалости, ни даже тени сочувствия не зародилось в кукольном сердце, которого не было. Всё, что я могла ему подарить в знак благодарности, оставалось на самом деле пустотой ненастоящего тела и холодным прикосновением гладкого материала к живой коже.
Придя немного в себя, отец починил меня и аккуратно усадил в то самое кресло, которым некоторое время назад хотели расколоть мою голову. Близилось утро, и создатель обессиленно поплёлся в соседнюю комнату, но в этот раз он забыл закрыть мне глаза.
По ветхим стенам украдкой побежали зловещие тени, напоминая бесформенных чудовищ из детских кошмаров. Они окружали и обнимали меня, глухо и радостно нашёптывая, что я такое же чудовище, как и они. Только лишь потому, что меня сотворили столь же красивой, как и её. Соглашаясь с ними, я думала о том, что с приклеенной ногой вряд ли уже буду совершенной.
Ближе к рассвету дверь снова отворилась, и в комнату прокрался её брат. Его глаза зловеще сверкнули, приветствуя тени. Он наклонился непозволительно близко и прошептал у самого моего уха: