Страница 4 из 86
- Я ненавижу тебя...
Он прижался к моему лицу настолько сильно, что на какой-то момент мне почудилось, будто оно треснет. Частое горячее дыхание безжалостно обдало мои щёки. Но под натиском этой, с трудом сдерживаемой агрессии - явной угрозы, выражение моего лица ничуть не изменилось, и эта холодность - безучастное присутствие в собственной судьбе разозлила юношу настолько, что он сорвал с меня её платье. Ткань треснула и усыпала пол белыми нитками, словно пеплом и скорбью по ушедшей.
"Сегодня я избавлю отца от тебя раз и навсегда!" - гулкое злорадное эхо пронеслось в его искалеченном злобой сердце.
"Отчего ты так яростно пылаешь ненавистью к ней?" - спросили мои глаза.
"Она, словно смрадная бездна, уничтожила всё, что было мне дорого!"
"Нет. Она всего лишь была грешной. Как и все люди".
"Ты - всего лишь послушная безмолвная кукла! Что же ты можешь знать?! Моя "нежная" сестра убила мою жену..."
"Забавно... Интересно, как же она сделала это?"
Её брат покорно опустил голову и начал свой печальный рассказ. Таким образом, он, возможно, освобождался от тяжкой гнетущей ноши:
- Переболев в детстве тяжёлой болезнью, моя возлюбленная навсегда потеряла способность говорить с другими людьми. Но недуг не только не портил её, но и придавал некое очарование и таинственность, что является огромной редкостью для девушек нашего времени. Глаза моей милой загадочно светились небесным, голубым цветом, когда я обнимал её долгими сладостными вечерами. Она не боялась смотреть другим в лица, вся наполненная светом и уютным теплом. Моя же "драгоценнейшая" младшая сестрёнка в неполные семнадцать лет походила на чернейшую бездонную пропасть, ненасытную и непроглядную. Она не желала терпеть мою невесту в отчем доме, утверждая, что "безмолвная бледная тень" недостойна её единственного брата. Но, вопреки маленькой Горгоне, мы поженились, ибо любовь наша и трепетность друг к другу не знали границ. Сестра же, разъедаемая ядом и ревностью, оскорбляла жену всякой скверной и выживала из дому. Она лгала себе, мне, отцу - всем, с кем имела желание побеседовать. Но никто не смог переубедить меня. Возлюбленная жена стала мне целым миром, где не нужны были слова, обещания и долгие разговоры. Мне достаточно было только положить ей голову на колени и чувствовать, как она перебирает тонкими пальцами взмокшие от усталости волосы. Я был дорог и нежно любим.
Это чувство невозможно передать словами: оно в тебе, глубоко, навечно, никто и ничто не в силах изменить этого и остаётся всё принять, как есть. Возможно, эти чувства были глубже, чем общее значение любви. Сестра не понимала меня, вернее, не хотела понять. Она была помешана на красоте. Не понимала она и того, что истинная красота не в разукрашенном лице, а где-то на донышке человеческой души, неопределённой формы, невидимая, но так остро, отчётливо ощутимая. Потому сестра всячески унижала мою возлюбленную, особенно в присутствии родственников или гостей, и заставляла непосильно трудиться. Милая чахла на глазах, но ни разу не пожаловалась. Однако вопреки козням сестры, окружающие воспринимали мою чудесницу, как нежный поток тепла среди сырости и ветхости существования, что невыносимо злило хитрую плутовку. Она не унималась, кипела и полыхала, болезненно зациклившись на том, что мой трепетный цветок - чудовище, хотя на самом деле, единственным чудовищем в этом проклятом доме была она.
Однажды вернувшись, я встрепенулся в испуге. Меня встретила тревожная тишина: ведь обычно жена радостно встречала у порога, обнимала, трепетно целовала лоб и кормила горячим ужином.
Сердце неистово колотилось, выступили капельки пота, душу мою пронизала холодная волна страха.
"Случилось то, чего не исправишь..." - нашёптывал глухой голос, и кровь безжалостно била в виски.
Успокаивая себя тем, что тревожность надуманная, я зашёл в кухню и выпил стакан ледяной воды. Это привело меня в чувство. Опомнившись от навязчивого беспричинного страха, я устало побрёл в нашу спальню. Но едва отворилась дверь, я окаменел: тело перестало слушаться и, кажется, я провалился в глубокую безымянную дыру. Я умер... Ведь в этот роковой день скончалась моя возлюбленная.
Она повесилась на ржавой трубе, обмотав тонкое хрупкое горло льняной простынёй. Я вскрикнул, что было мочи: пространство словно оборвалось и стихли все шумы.
Взгромоздившись на табурет, с которого сегодня соскользнула моя жена, в некоей судорожной агонии, я обхватил покорное безжизненно провисающее тело, оторопел на миг и потерял равновесие. Мы оба с треском рухнули на пол. Я умудрился рассечь щёку и что-то вязкое, горячее потекло за ворот.
Неважно. Всё уже неважно. Мы продолжали лежать ещё какое-то время, и я думал только о том, что сегодня угасла невинная хрупкая звёздочка - еле заметная, но единственная. И небо моё навеки опустошили. Дотошно я разглядывал неестественно вывернутую шею, широко распахнутые стеклянные глаза, посиневшие обветренные губы. И прижимал её ещё чуть тёплое тело к лицу. Платье жены окрасилось алыми каплями, и я безудержно заплакал.
- Почему же всё так случилось? - шептал я в агонии.