Страница 25 из 86
Став невольным наблюдателем и соучастником истории, мне трудно было сделать какие-либо выводы из происходящего, но время на моей стороне, так что мне представится такая возможность.
Так продолжалось примерно полгода, и порой это начинало вводить меня в беспросветную скуку, ведь чужие истории - единственное увлекательное занятие в безумно долгой кукольной жизни.
Каждый вечер я наблюдала весьма однообразные события. Мой владелец приводил новых девушек в нашу комнату: брюнеток, блондинок, рыжих, стройных, пухленьких, красивых и не очень, совсем юных или уже зрелых, весьма недурно одетых или же невозможно безвкусных. Но участь их была всегда одинакова - после страстных утех их тут же выставляли за дверь. Некоторые поносили и ругали его на чём свет стоит, некоторые плакали и умоляли впустить обратно, а некоторые в безмолвном повиновении легко уходили. И каждый вечер внезапно нахлынувшая нежность доставалась мне - фарфоровой кукле. В какой-то момент мне подумалось, что он что-то отчаянно ищет, впрочем, было совершенно непонятно, что именно, потому что его ничего не радовало, он оставался безутешен и озлоблен.
Но однажды я смогла понять, по какой причине мой молодой хозяин был бессилен перед неутихающей печалью. Была одна дама, нет, вульгарная куртизанка, если уж быть до конца честными, которая появлялась в доме с завидной регулярностью в отличие от всех остальных девиц. Статная, высокая, скуластая, со слегка кошачьим разрезом глаз чайного, иногда янтарного, при играющих бликах восковых свечей, оттенка. Её волосы были окрашены ярчайшим рубином и деспотично, прядь к пряди, уложены в кокетливые локоны. Гостья прибывала еженедельно в один и тот же день на резном экипаже, словно восточная королева в шёлковом паланкине, размеренно и вальяжно ступая по лестнице, будто возвращаясь к себе домой. Она была молода, своеобразно красива, но, вероятно, выглядела старше своих лет. Юность души дамы раздирали печаль и разочарование, давно поглотившие блеск её глаз и состарившие раньше срока. Об этом свидетельствовали несвоевременные морщинки в уголках губ и опустошённый взгляд. Телом она была юна и прекрасна, но сущность древней старухи прорывалась наружу - душа, изъеденная ощущением скорби и неумением прощать.
Мой господин никогда не прикасался к ней, но, тем не менее, забавы его были жестоки и унизительны. Одной из его излюбленных затей было ставить её на рассыпанный горох обнажёнными коленями, словно провинившуюся гимназистку, ровно на девять часов: именно столько, ни больше, ни меньше, длилось их еженедельное свидание. Подобное наказание было в меру грубым, болезненным и оскорбительным, но всё же, каким-то детским и нелепым. Он воистину наслаждался видом её распухших ног, она же старалась изо всех сил не приносить ему ещё большей радости, и, стискивая зубы, не издавала ни звука. Дама никогда не брала плату за надругательство над ней, но мой владелец всегда посылал увесистый надутый купюрами конверт вместе с секретарём ей вдогонку.
Так продолжалось неделя за неделей, пока гостья не заговорила первой с твёрдой и резкой интонацией в голосе, начав диалог подобным образом, что казалась, будто не она ему что-то должна, а он ходит в её вечных должниках.
- Это последняя наша ночь, друг мой, так насладимся ею без остатка, столь жадно, столь безумно, чтоб вспоминать с тревогой до конца веков! Прояви чудеса фантазии, а то твои обычные забавы с горошинками или показательным распятием обнажённой плоти среди разноцветных витражей в галерее на всеобщее обозрение, порядком наскучили. Да и наблюдать, как твоя тщедушная стать обласкивает дешёвых потасканных портовых шлюх, больше совсем не забавно. Давай же, выдумай что-нибудь этакое затейливое и игривое, чтоб всколыхнуть былые чувства, чтоб земля ушла из-под ног и чтоб рыдать без остановки от одного лишь мимолётного воспоминания!
- Последняя, говоришь, - усмехнулся мой господин. - Ерунда! Впрочем, ты всегда несла чушь и даже не стыдилась этого. Тебе некуда идти, да и никто тебя не отпустит. Хочется тебе или нет, но мы навек связаны одной линией судьбы.
- Связаны? Разве что унижены одной судьбой. Я завтра уезжаю далеко, на другой континент. Мой новый покровитель заплатил втройне за говорящую игрушку, двигающуюся без верёвочек и механизмов, говорящую именно то, что хочется услышать. Так что, надеюсь, мы больше с тобой не увидимся. Никогда.
- Когда ты научилась так искусно лгать, дорогая? Я платил мадам немалые деньги за то, чтоб тебя никто не касался. Мадам благодарная союзница, ведь только с поддержкой моего капитала её заведение процветает.
- Платил? А-ха-ха, ты так самоуверен, друг мой. Мадам с превеликой охотой принимала подачки, лобзая твои шёлковые перчатки, но вот незадача: у остальных четырёх достопочтенных господ, навещающих меня регулярно, она целовала перстни с таким же пламенным обожанием. Конечно же, мы делились гонораром за предоставленные развлечения, никто не оставался внакладе, и потому за столько лет ты так ничего и не узнал. Мадам поправила своё благосостояние, я же скопила кругленькую сумму на случай тяжёлых времён. Ну и не стоит забывать о сладостях, подарках, украшениях, которые тоже принесли посильный вклад в моё нынешнее финансовое состояние. К тому же два заслуженных выходных в неделю - не жизнь, а сказка - когда тебе платят за твоё собственное удовольствие. Другие девушки из нашего развлекательного предприятия такой роскоши себе не позволяют - трудятся от зари до зари, не жалея души и тела, всё те же долги, немощная родня на шее, у каждой своя причина. Знаешь, как они меня ненавидят, как завидуют, всё судачат о том, чем я лучше, бросая краткие едкие фразы мне в след. И никому знать о моём благородном происхождении и великолепном образовании не обязательно.