Страница 24 из 86
Часть пятая.
О проигранной судьбе.
Я очнулась от пряного запаха, едкого и колкого, но в тоже время весьма притягательного. Пара тонких пластичных рук в белоснежных перчатках плавно ласкала изгибы моего тела, нет, скорее, нежно целовала пальцами глаза, нос и губы, осторожно перебирала локоны, словно струны. Затем я разглядела лицо с ярко выраженными острыми чертами, сияющее от восхищения. Это был молодой незнакомец - мой новый возможный владелец, слишком высокий и на вид болезненно худой. Его глаза, в чём-то пугающие, хищные, но в тоже время томные, поглощали в себе агатовый блеск моего взгляда и отражали пустоту и праздность обоюдного бытия. Его надменная острозубая улыбка выдавала глубокую уверенность и безразличие ко всему. Слишком аккуратно уложенные волосы говорили об излишней педантичности, а идеально выглаженный костюм без единого намёка на соринку доносил запах дорогих пряных духов. Безусловно, трудно было бы отрицать, что передо мной стоял весьма состоятельный господин, испробовавший неприлично рано все земные блага. Если бы он слишком по-хозяйски не держал меня сейчас в руках и не разглядывал столь пристально и живо, можно было бы принять его за такую же куклу. Настолько безупречно выглядела имитация его существования, и настолько же громко отдавался эхом мой внутренний голос среди его необъятной пустоты. Таких надменных людей, казалось бы, невозможно было чем-либо удивить, но он был удивлён и... восхищён.
- Такая диковинная вещь в такой зловонной дыре, - заметил он с ехидной усмешкой. - Великолепная работа. Мастерская. Какая редкая жемчужина для моей коллекции. Хммм, интересно, кто же раньше владел тобой? И кто же тебя создал?
- О, эта куколка - любимица самой Марии-Антуанетты, которая сопровождала её до самого последнего дня, и, - вмешался старьёвщик, изрядно прокашлявшись, для пущей важности.
- Умолкни, безумный старикашка, это же полная чушь, - резко оборвал его покупатель. - Ха, я не вчера родился на свет Божий, чтобы верить в торгашеские сказки: её создали совсем недавно, - и он сымитировал скованный поцелуй, аккуратно лизнув кончиком языка мою щёку. - Я чувствую вкус ещё неокрепшего фарфора. Тот, кто смастерил её, либо выполнял очень дорогостоящий заказ, либо выразил то, что было надёжно спрятано в глубине души и отчаянно рвалось наружу. В любом случая, теперь она будет принадлежать мне и украсит мой дом, а я обеспечу её надлежащим окружением. Торговец, сколько ты хочешь за неё?
- Товар, безусловно, редкий и высококачественный...
- Держи, - отрезал неугомонный баловень фортуны, небрежно, с неприязнью, швырнув старику толстую пачку купюр.
- О господин, премного благодарен: Вы так великодушны и щедры, всё не даёте старому больному старику умереть с голоду.
- Если уж так польщён моей щедростью, то купи своей дочери духи и новое платье. Не переношу женщин в дырявых обносках, от которых столь дурно пахнет.
Меня упаковали и бережно усадили на сиденье чёрного блестящего автомобиля. Мой новый владелец погладил меня по голове и как-то устало облегчённо выдохнул:
- Теперь ты всегда будешь со мной, прекрасная и непорочная, единственная, кто достойна, и не знать мне больше удушающей тяжести одиночества и скуки.
Мы прибывали в пути недолго, возможно, около часа и остановились у кованных стальных ворот потрясающе неуместно воздвигнутого дома. Среди онемевшей пустоши, вдали от людского глаза, он возвышался огромным одиноким великаном, что выглядело устрашающим и вызывало ощущение собственной ничтожности.
Дом был стар и мудр, видал многое и многих, вероятно таил бесчисленное количество тайн, наполненный смолкшими голосами и погасшими лицами. Однако даже это ничуть не убавляло его роскоши, казалось, он вечно пребывал в лёгкой дремоте, окружённый раскидистым садом, где не было цветов. Его единственным наружным украшением был фонтан в виде русалки, который весь потрескался, облупился и покрылся темно-зелёным мхом - столь давно в нём не было воды.
Мой хозяин принёс меня в овальную просторную комнату и положил к себе на постель. Впрочем, не считая платяного шкафа, который стеснительно терялся на фоне массивной антикварной кровати и письменного кабинетного стола, больше ничего в этом свободном пространстве без углов не было. Вся эта незамысловатая обстановка мерцала в тусклом свете канделябров.
В тот же вечер мой молодой господин привёл в нашу комнату слегка подвыпившую, вульгарного вида девицу. Шальные и опьяневшие, они предались бушующим земным утехам грубо, бурно, крайне затейливо, будто пожирали плоть в надежде утолить несмолкающий голод; полные ненависти и желания причинить друг другу как можно больше страданий. Покончив со страстной вакханалией, мой владелец поправил ладонью растрепавшиеся волосы и, схватив внезапно недавнюю любовницу за плечо, ещё полуобнажённую и разъярённо сопротивляющуюся, вытолкал её за дверь, осыпав в след грязными оскорблениями. Он, весь вспотевший и раскрасневшийся, под раскалённые ругательства случайной гостьи, судорожно заперся изнутри, содрогаясь то ли от удовольствия, то ли от отвращения. Придя немного в себя, хозяин особенно нежно прижался к своей недавно приобретённой любимой игрушке и, нашёптывая что-то чувственно-сокровенное, перебирал мои локоны. Его тихие и лёгкие слова должны были принадлежать той, что ещё минуту назад была изгнана отсюда.