Без души

Деревня лишь начинала просыпаться, не подозревая, что судьба пригнала на окраину земель тех, из—за кого через несколько лет король прикажет спалить здесь всё, включая людей. Нет, она даже радовалась, что покосивший домик деда Карда, который умер той зимой, снова наполниться жизнью. А глядя на молодую пару,  можно говорить, что  и до детского смеха недолго будет. Да и пригожие они… — хмурый парнишка с двумя небольшими котомками на спине, и ладная рыжая девушка, которая одной рукой пугливо цепляется за спутника, а другой держит в поводу хромающую лошадь. Приживутся. Видно по ним, что и выдержки хватит и упрямства. Да и, похоже, некуда им больше идти. И хорошо, они только украсят дружную семью, которой было это селение.

Деревня радовалась, расцветая, перед нежданными, но уже любимыми гостями.

Староста появился на крыльце через десять минут. Бодрый, немолодой мужчина. Воин — по стати видно. Он оглядел вставших перед незапертой калиткой подростков единственным оставшимся глазом,  усмехнулся:

— Совсем к нам? Или проездом?

Парнишка промолчал, продолжая смотреть перед собой. Уж не блаженный ли часом? Девушка ещё сильнее вцепилась в его руку, но звонко ответила мужчине.

— Совсем. Возьмёте?

Голосок у неё был замечательный. Под вечер в кругу односельчан одно удовольствие такой слушать, чтобы песни выводил задушевные. Только взгляд загнанный, как у волчицы. Явно собирается до последнего защищать паренька. Вон как глазёнки из стороны в сторону смотрят, словно нападения ожидает.

— А проблем с вами не будет? — уточнил староста.

— Нет.

Тут только парнишка и отмер, словно проснулся. Криво улыбнулся.

— Может и будут, да только мы постараемся, чтобы вас они не коснулись. Каждый за собой своё приводит… — правильно ответил он.

Сразу видно, несладко ему пришлось. Вон в волосах первая седина видна, а больше двадцати не дашь. И черты лица жесткие, затвердевшие… Жалко парня. Неужто, война его поломала? Или чего похуже. Главное, чтобы девчонка за него также держаться продолжила. Тогда точно вытянет.

— У конца деревни домик есть. Старый, конечно, но подправить можно. Вы там пока располагайтесь. Да, чтобы в полдень сюда пришли, ко мне. Всем селом будем знакомиться, и решать, как вам на первое время помочь, пока сами не разберётесь. Договорились?

— Да! Спасибо! — девушка, робко улыбнувшись, поклонилась мужчине. Парнишка только головой кивнул.

Староста проводил взглядом парочку — хорошо смотрятся. Она его вон как тянет, что—то шепчет. Сама не оставит, а уж там прошлое отпустит. Обоих. Уж по себе знает. Его—то Анигья вытащила. Вот и девчонка справиться, если действительно любит.

— Я же говорила — хорошая деревня, — Ирэн сжимала мою ладонь так,  будто боялась, что я сейчас вырвусь и убегу. Зачем? Некуда мне бежать. И не хочу.

— Да, хорошая, — согласился я. — Родная, только ты сама говори, ладно? Не надо мне…

— Ладно, — девушка прижалась к моему плечу, когда мы остановились, разглядывая тот дом, который должен был стать нашим жилищем, — как думаешь, приживёмся?

И кто из нас кого поддерживает?

— Приживёмся, родная. Пойдём.

И мы смогли прижиться. Даже не смотря на то, что в деревне я заработал репутацию толи молчуна, толи раскаявшегося слуги мастера, а толи и вовсе блаженного. Кто—то меня жалел, старался помочь, кому—то не оставалось до меня никакого дела. Но ненавистников и лицемеров не видел — все было написано на лицах людей, легко читалось в глазах и улыбках. И как же это согревало разодранную душу.

Дни снова потекли неспешной рекой.

Утро сменялось днём, день ночью, ночь утром. Лето отступало под натиском осени. Как—то таинственно и незаметно, никому не говоря, начала желтеть листва. Просто однажды утром под ноги упал первый бледно—жёлтый с грязными пятнами лист. Потом, ночью по кое—как залатанной крыше прошуршал маленький дождик, и тем, кто его слышал, стало ясно — наступила осень.

Подкралась на мягких лапах и закружилась листопадом, танцуя солнечными бликами на окошках домов и мутных стеклах небольшого святилища тихой госпожи. Она искрилась в улыбках маленьких детей, которые с каким—то завораживающим упоением игрались с кучами ароматной листвы.

Я мог до одури смотреть на танец листьев и слушать прощальные крики улетающих птиц, но только всё равно не мог наглядеться. Я проверял силки в лесу, принося домой мелкую живность. Долго гулял меж морщинистых стволов огромных деревьев, собирал удивительно большие вкусные ягоды.

А листья всё падали под ноги селян, смешиваясь со склизкой грязью. Дожди усиливались, ясные дни угасали. Неделя уходила за неделей.

Осень умирала.

В порыве вдохновенья я как—то сравнил её с раненым воином, который лёжа в луже своей крови, спокойно смотрит на врага — зиму. Воин не кричит попусту проклятья, не захлебывается ужасом, вызывая отвращение, не читает мораль о добре, добиваясь слезливой жалости. А небеса оплакивают осень. И, сливаясь с криком последней птицы, она умирает, чтобы вновь воскреснуть в блеске золотых листьев, и снова уходит, сраженная зимой.

Чтобы однажды привести в хороводе листопада сотню суровых гвардейцев с коротким и очень простым приказом короля Далика первого — «уничтожить всех»…

Сейчас:

 Далик проснулся незадолго до восхода, как он надеялся, первым. Оставалось достаточно времени, чтобы привести в порядок мысли, потренироваться на заднем дворе, освежиться ведром ледяной воды, после чего позавтракать. Именно таким был распорядок каждого его утра после совета, когда сказали, что одним из проводников должен стать именно наследник его рода. Выпало Далику, больше никто из его семьи не смог вытянуть карту воина. Все правильно: воин, убийца, маг, служительница слепой пряхи и случайная душа — вот нужный расклад для безопасности спасителя. Далика начали готовить, чтобы он смог выполнить возложенный на него долг. Сначала изнеженный аристократ проклинал тот день, когда радовался, что выбрали именно его. Потом впал в безразличие, механически выполняя все требования преподавателей. Теперь привык настолько, что получал удовольствие от ранних тренировок и запретов.