Изумрудная скрижаль

Максимов сдавил в кармане шлафрока рукоять «Патерсона» и двинулся в сторону, противоположную той, где располагалась кухня. Здесь ему тоже встретилось несколько дверей. Он толкнул одну, вторую – они были заперты. Зато третья отворилась без труда.

За ней обнаружилась комната без мебели, в ней слабо помаргивали две свечи, от которых исходил душный аромат трав, сразу вызвавший ассоциации с Азией. Комната не была совсем пустой – посреди на полу лежала циновка, а на ней, скрестив ноги, восседал человек в китайском халате и с китайскими же чертами лица. Глаза его были прикрыты, изо рта торчала погасшая трубка. Китаец, похоже, дремал.

Прежде чем подойти, Максимов внимательно пригляделся к нему. Азиат не производил впечатления монстра или пришельца из космоса. Кожа того цвета, что свойственен сынам Поднебесной империи; жидкая бороденка, руки-ноги на своих местах. На первый взгляд это был обычный человек, и Максимов решился с ним заговорить.

– Послушайте, – обратился он к сидевшему, – не подскажете, где находится его сиятельство граф Ингерас?

Китаец не откликнулся и не шелохнулся. Полагая, что тот в полусне, да еще под воздействием какого-нибудь дурманного зелья, Максимов подошел к нему вплотную и наклонился, чтобы повторить вопрос в самое ухо. Но тут левая рука азиата, доселе покойно лежавшая на его колене ладонью вверх, взметнулась, сжалась в кулак и заехала Максимову в промежность.

Тот не успел среагировать, схватился за ушибленное место и отпрыгнул на добрую сажень. Ожидал, что треклятый азиат, ни с того ни с сего проявивший агрессивность, вскочит с места и разовьет свою атаку. О приемах борьбы, разработанных в Китае и Японии, ему доводилось слышать от опытных путешественников, и имелись все основания опасаться этого узкоглазого человечка. Максимов разогнулся и поскорее вынул из кармана револьвер.

Китаец, однако, не сделал усилия, чтобы подняться с циновки. Он все так же сидел со скрещенными ногами и смеженными веками, и только левая рука его активно двигалась. Она описала в воздухе круг, кулак разжался, пальцы сложились в щепоть, которая стала тыкаться в стороны, точно птичий клюв, после чего вся конечность от плеча до кисти стала совершать волнообразные движения. Максимов как завороженный следил за этой пантомимой. Было похоже на ритуальный танец или на гимнастические упражнения, но Максимов никогда не видел, чтобы они выполнялись вот так, без участия всего остального тела.

Поизвивавшись, рука кровожадно растопырила пальцы и схватила своего хозяина за горло. Лишь теперь китаец пробудился, трубка выпала из его рта, он замигал сонными глазами, а после выпучил их так, что они приняли вполне европейскую форму. Правой рукой, которая повиновалась ему, он ухватил левую, жившую собственной жизнью, и принялся отдирать ее от своей шеи.

Максимов не знал, как поступить: ретироваться или пособить азиату в его нелегком противостоянии с жилистой рукой, в которую как будто вселился бес. Покуда стоял и раздумывал, в противостоянии произошла перемена – проснувшийся китаец замотал головой, высвободил шею из железной хватки, а потом упал ничком на пол, навалившись на мятежную руку, которая продолжала дергаться и скрести ногтями по циновке.

Максимов не стал дожидаться, пока китаец его заметит, и с быстротою ящерицы юркнул за дверь. Приключений и впечатлений на сегодняшний день было более чем достаточно.

Глава вторая. Стригой

Лечебные методы графа Ингераса. – Невеселое Рождество. – Ведьма и леший. – Ирландец О’Рейли. – На вопросы здесь никто не отвечает. – Таинственные перемещения горбатого Йонуца. – Кое-что о цивилизации ольмеков. – Миска, полная крови. – Подслушивать нехорошо, но иногда полезно. – «Чучмек приехал». – Дальний родственник вице-короля Аббаса. – Ночное исчезновение. – Анита начинает действовать. – Что можно сделать из обыкновенного гвоздя. – В святая святых. – Его настоящее лицо.

Больше месяца Анита балансировала между жизнью и смертью. Граф Ингерас держал слово – лечил ее всеми известными ему и неизвестными Максимову способами: вливал в вену через полую иглу (недавнее изобретение дублинского врача Фрэнсиса Ринда) растворы на основе кальцинированной соды, вдувал ей в рот пары зеленоватого газа, который выделялся в стеклянном сосуде, где шла химическая реакция. И это не считая многочисленных порошков, микстур и припарок.

Лечебные меры, к неописуемому счастью Максимова, возымели действие – в декабре Анита пошла на поправку.

– Вы – великий врач, – сказал Максимов чудесному спасителю. – Почему вы сидите в этой глухомани и не практикуете?

– Я не врач, – ответил граф. – И никогда им не был.

– Кто же вы?

– Я изучаю человека в целом, поэтому знаю, как работает его организм, и, следовательно, имею определенные познания в области исцеления болезней. Но это лишь одно из направлений, которые меня интересуют.

Он мало рассказывал о себе, старательно избегал разговоров о своем прошлом и о нынешних занятиях. Это раззадоривало Максимова, он дал себе зарок непременно разузнать о графе все что можно, но сейчас на первом месте была Анита.

К Рождеству, которое в Трансильвании отмечали по православному календарю, поскольку большинство населения придерживалось ортодоксальной веры, она уже могла свободно общаться с окружающими и, поддерживаемая с двух сторон, передвигалась по комнате. Процесс ее выздоровления вызывал у Максимова и Вероники бурную радость.

Тем не менее атмосфера в замке оставалась зловещей и напряженной. Праздник прошел незаметно – никто никого не поздравлял, никто не ставил елку, не украшал комнаты, не ехал на службу в храм. Вообще во всем громадном здании не было ни одной иконы, ни одной лампады, ни каких-либо иных предметов, свидетельствующих о приверженности его обитателей к той или иной религии.

Анита не помнила ничего с той самой поры, когда они остановились в деревенском трактире. Поэтому, едва в ее голове наступило просветление и мысли пришли в порядок, она засыпала мужа вопросами:

– Где мы? Кто этот человек с шарфом? Почему он не показывает своего лица?

Максимов, чтобы не волновать еще не отошедшую от тяжелой болезни супругу, отвечал правдиво, но витиевато, топил свои тревоги и опасения в многоречивости, напирал на то, что граф Ингерас – истинный кудесник, не жалеет ни времени, ни сил, чтобы вытащить малознакомую даму с того света.

– Вот именно, – веско произнесла Анита, прервав его на полуслове. – Не жалеет сил ради малознакомой… С чего бы это, Алекс? Он разве чем-то нам обязан?

– Ничем, – признался Максимов. – Больше того: я предложил ему заплатить за лечение, он отказался наотрез. Заявил, что он – отпрыск старинного дворянского рода, получил отменное наследство вместе с этим замком, так что в средствах не стеснен и никакой платы ему не нужно.

– Откуда тогда такое рвение? Или он в меня влюбился? – Анита посмотрелась в зеркало, висевшее напротив кровати. – Нет… Я сейчас на ведьму похожа, в меня только леший влюбиться смог бы…

«А что, если граф и есть леший?» – чуть не вырвалось у Максимова. Живет в лесу, окружил себя нелюдями, которым самое место в кунсткамере, обличье скрывает, ото всех таится… Предположения о том, что его сиятельство связан с нечистой силой, много раз высказывала суеверная Вероника. Максимову они тоже приходили на ум, но он, как убежденный материалист, гнал их прочь.

Насчет нелюдей, кстати, тоже не все было очевидно. Волосатая кухарка оказалась не диковинным животным, а обычной (ну, не то чтобы совсем обычной) туземкой с далеких островов в Тихом океане. На все обращенные к ней реплики она отвечала трескотней на родном диалекте, которого Максимов не знал, поэтому так и осталось невыясненным, является ли повышенная лохматость нормой среди тамошних аборигенов или нет.

Синюшный старик вел себя как настоящий аристократ. При встречах с Максимовым в коридорах и залах замка он учтиво здоровался, справлялся о самочувствии, отпускал глубокомысленные замечания относительно погоды, весьма холодной в этот сезон, и шел себе дальше. Максимов как-то спросил у него, кто он такой и какое отношение имеет к графу Ингерасу. Старик ответил, что фамилия его О’Рейли, родом он из Ирландии, а к графу прибыл в качестве гостя, поскольку они давние знакомцы. Максимов обрадовался возможности разузнать через этого лилового Мафусаила что-нибудь о графе, но старик сразу же сослался на занятость и удалился в свои покои, располагавшиеся на четвертом этаже.