Беглянка

 Я лежала на теплом плаще под вывороченными корнями старой сосны, прижималась к теплому боку волка и пыталась унять скачущие в голове мысли.

 С Серым я была знакома давно, лет восемь. Говорят, что я тогда потерялась в лесу. В воспоминаниях остались только нора под корнями сосны, куда залезли два перепуганных детеныша — я и волчонок. Мы сидели, обнявшись, голодные и напуганные, когда нас нашел батюшка. Сначала он хотел убить Серого — по щенку было видно, что из него вырастет очень большой и лютый зверь, но я тогда так разревелась, что мне обещали не трогать волчка. С тех пор у меня появился надежный заступник в лесу. Серый быстро вырос в красивого и крупного волка, но ко мне относился по-прежнему как к ребенку — разрешал кататься на его спине, прибегал по первому зову и всегда провожал меня до полянки, с которой была видна наша усадьба.

 При воспоминании об усадьбе, своей комнате и теплой мягкой постельке у меня в глазах предательски защипало: вот бывает так, что всем довольна, всё хорошо, и тут внезапно приходит чужак, и всё изчезает как утренний туман!

 Всё-же я разревелась, позорно всхлипывая и размазывая грязные разводы по щекам. Убегать из дома я не хотела, но и обратного хода у меня теперь тоже не было: убежала-то я не от любимого батюшки, а от будущего жениха... И ведь как хорошо день заканчивался!

 

 День перед праздниками всегда проходит не так, как обычно, а уж перед двойным праздником — тем более. Завтра будет Летнее Солнцестояние и мой день рождения. Вечером — званый ужин и танцы, я буду стоять рядом с батюшкой принимая и провожая гостей, и тогда же батюшка всем объявит кто будет моим женихом и когда свадьба. Разумеется, это будет красивый и умный парень, отец у меня разбирается в людях... Из грёз я вынырнула только тогда, когда батюшка сказал:

 — Присаживайтесь к столу, Боримир Быкович!

 Я искоса глянула на мужика и порадовалась, что в этот раз меня не просят приветствовать гостей от лица женской половины рода.

 — Благодарствуйте, Всеволод Всеславович!

 Голос у него оказался под стать фигуре: тощий и сутулый гость говорил весьма тоненьким голосом, что особенно было заметно на фоне густого и низкого баса моего батюшки. Садясь на лавку, чиновный муж быстро оглядел присутствующих за столом. Невольно вздрогнув, быстренько прочитала коротенькое обращение к Предкам об избавлении от страхов — взгляд белесых глаз оказался неожиданно цепким и тяжелым, что никак не вязалось с общим обликом гостя.

 Все двадцать человек работников — батюшка не любил обозначения "домашняя прислуга", сидевших в нижней столовой, дружно смотрели в тарелки и молча ели. Стучали деревянные ложки по глиняным мискам, иногда тихо просили соседа передать кусок мяса или ломоть хлеба. Было непривычно: гораздо чаще общие ужины проходили под мягкие шутки и добрый смех.

 Вздохнув, я грустно поглядела на подружку Лютичку, дочку старшей нашей поварихи. Вчера звонкоголосая Лютичка обещала, что сегодня после ужина будет петь — тренироваться перед праздниками, и я надеялась, что смогу уговорить ее попытаться спеть на два голоса: в нашей округе девушки старались каждая себе выделиться, и поэтому песни на два голоса точно собрали бы всё внимание парней на традиционных Летних смотринах ...

 Из очередных мечтаний меня опять вырвал голос батюшки:

 — Благодарение Предкам...

 Отец читал традиционную благодарственную молитву, означающую окончание трапезы. Все быстро дожевывали хлеб и отставляли миски — у большинства они и так были пустыми, да и у остальных еды оставалось буквально на пол—ложки.

 Я тоже быстренько проглотила оставшуюся во рту еду и вместе с остальными проговорила заключительную часть молитвы:

 — Благодарение и слава Предкам!

 И ещё раз вздохнула.

 Только у меня и у гостя на тарелке было еще много сладкой пшенной каши с тыквой. Про мужика понятно — он почти под конец трапезы пришел, а я, получается, весь ужин мечтала.

 — Спокойной ночи! — сказал батюшка.

 Это значило, что все разойдутся по своим комнатам, погасят лучины и свободного времени между ужином и сном сегодня не будет. Лютичка посмотрела на меня и развела руками, а потом заговорщицки подмигнула. Я грустно улыбнулась ей в ответ. Да, знаю, еще можно будет попытаться рано утром, перед основными приготовлениями к вечернему празднику...

 Так, находясь в своих мыслях, я механически помогала убирать посуду со стола. Маленькая надежда, что батюшка будет занят гостем и не заметит, что я пойду относить тарелки на кухню — а, значит, и утянуть пару-тройку пирожков или горсть орехов. Когда я уже собралась нести свою стопку грязных мисок, отец повернулся ко мне:

 — Кукушонок, иди спать.

 Ну вот.

 Стопку пришлось отдать младшей кухарке и, стараясь не показывать разочарования, подойти к батюшке пожелать ему добрых снов, как того требовал обычай. Весь путь из трапезной к лестнице меня не покидало ощущение тяжелого взгляда в спину.