Диамант

— Да меня как раз родословная интересует мало, а вот ближайшие родственники… — вздохнул Виталик, когда женщина ушла.

Ну не может быть так похож посторонний человек. Оленька была не просто двойником Танечки, а точной ее копией, как сестра-близнец. И у кого это можно выяснить?

—О! — Виталик шлепнул себя ладонью по лбу. — Ох, и дурак я! Тамара Павловна же.

Его домработница, она же теперь Танечкина сиделка, жившая временно у нее практически безвылазно, вполне могла разговорить девушку. По вечерам перед телевизором им особенно делать нечего — вполне могли бы поговорить за жизнь с семейным альбомом на коленях. Тамара Павловна должна к нему наведаться завтра, вот он ей и намекнет, чтобы та выспросила все о братьях, сестрах, тетках, дядьках и прочих родственниках.

Виталик все же позвонил Оленьке.

— У тебя родители живы? — спросил он вместо приветствия и страшно обрадовался, что девушка не соврала, а дала настоящий номер телефона, могла на клочках бумаги напечатать и липовый, чтобы не приставали.

Нечего лишний раз здороваться, расстались совсем недавно. Ему бабушка объясняла, когда он был маленьким, что здороваться, именно произносить слово «здравствуйте», надо только тем людям, которым он на самом деле желает здоровья, то есть самым близким родственникам. С остальными можно обходиться другими словами. Мол, с этим приветствием ты отдаешь часть своих жизненных сил посторонним. Виталик настолько прочно усвоил бабушкину науку, что, заходя в кабинет, совершенно неважно в какой, вместо приветствия произносил, скромно уставившись в пол: «Можно?». И даже Людмила Ивановна не смогла его переиначить — он по-прежнему здоровался очень редко.

— Ты все же позвонил мне!

Оленька узнала Виталика по голосу.

— Скажи, как тебя зовут, безымянный мой друг, чтобы я могла занести тебя в контакты.

— Виталий Николаевич, — усмехнулся Виталик.

Он давно не слышал радости в голосе у человека, которому звонил. А Оленька ему обрадовалась совершенно искренне.

— Живы у меня родители и, слава Богу, здоровы, чего и вам желают. Я им рассказала, что нашелся порядочный мужчина, который меня приютил на ночь и ничего не попросил взамен, даже секса. Они мне, конечно, не поверили, но вид сделали, что так оно и было, как я сказала.

«Трахаться с бесчувственным телом, хоть и красивым, у меня не было никакого желания. А родители могли и получше воспитывать свое дитятко, — фыркнул про себя Виталик. — Это хорошо, что родители живы и здоровы. Можно напроситься к ним в гости и выяснить историю рождения Оленьки. А если и повезет, то и Танечки Печкиной. Но сначала надо, чтобы Тамара Павловна хоть что-нибудь разузнала о его начальнице. Тогда будет легче задавать вопросы. А пока достаточно поддерживать телефонное общение с Оленькой».

— Передавай им привет, — вкрадчивым голосом произнес Виталик. — Я рад, что познакомился с тобой. Так и можешь передать им. Если бы не налетела на меня в клубе, наши пути могли разойтись.

И тут только Виталик спохватился, что у девушки мог быть муж, в конце концов, молодой человек, о существовании которого он совершенно не подумал, когда забирал ее пьяную из клуба. Надо как-то этот вопрос прояснить ненавязчиво, причем сейчас же. Но на ум ничего не приходило. Он принялся судорожно вспоминать, было ли кольцо на безымянном пальце правой руки у Оленьки. Кажется, нет. У нее не было никаких украшений, даже серег. Все правильно. Он вспомнил, как обратил внимание на ее уши, когда стягивал блузку с нее, что нет не только побрякушек, за которые все вечно цепляется, но и даже дырок в мочках. А потом бросил рассеянный взгляд на руки — в памяти отложилось, что на девушке ничего не было. Тогда бойфренда Оленьки, если такой все же обнаружится, он задвинет на задворки, с мужем все может оказаться гораздо серьезнее.

— Расскажи, — попросил Виталик ее, — что за несерьезные причины были, из-за которых ты оказалась в таком невменяемом состоянии.

— Невнемяемом? — смешно исковеркала слово Оленька. — Вторая — я поссорилась со своим парнем из-за первой причины. А первая…

Она замялась, даже по телефону чувствовалось, что Оленька сомневается, говорить или не говорить.

«Говори!» — чуть не завопил Виталик, настолько его разбирало любопытство.

Но он театрально выждал паузу, еще надо разобраться, кто из них актер, а потом ласковым голосом произнес «Алле», словно проверял на связи ли девушка.

— Да-да, — встрепенулась Оленька, — я здесь. Мне отказал главреж в главной роли в постановке, потому что я отказалась с ним переспать. А мой парень меня не понял. Спросил, мол, тебе, что жалко было отдаться за роль.

— Вот козел, — вырвалось у Виталика.

— Я им обоим так и сказала — сначала одному, потом другому, — рассмеялась в трубку Оленька, — Первый козел пообещал, что мне до старости не видать главных ролей. Только я не совсем поняла до чьей — до его, так он уже стар, или до моей, так и мне недолго осталось ходить в молодых и перспективных, — и добавила: — Тридцать мне уже. А ни мужа нет, ни известности, чтобы мужчины роились возле меня, и было из кого выбрать. Что-то надо менять в этой жизни. А второй козел накупил выпивки, сказал, что с неудачницами ему не по пути, и бросил в клубе меня одну.

Оленька все говорила и говорила, ей, похоже, надо было выговориться, а Виталик ее внимательно слушал, выводы собираясь сделать потом.

— В детстве я думала — доживу до тридцати и будет у меня машина, свой дом, интересная работа, муж-красавец. Ну, на двадцать процентов с поставленной задачей я справилась на «отлично» — дожила почти без приключений до тридцати.