Страница 84 из 87
Называется "Временник", а дальше правильно – «летописание»… Летопись это, и чем же она заканчивается? «Лета 6951-го… (следственно, от Рождества Христова 1443-го), в Новгородской земли…». Еще одна летопись, уж её-то редкостью не назовешь… Далее смотрим. Вязь заголовка довольно замысловата… Ага, «Сказание об Индии Богатой». Начало: «Аз есмь Иоанн, царь и поп…» Так, так… Вот оно! О том, что не описать ему, греческому царю Мануилу со всеми его писцами всех богатств Индийского царства, а цены царства Мануилова не хватит даже на покупку пергамена для этого описания… Знакомая сказка: в молодости по-латыни её читывал… Пролистнем. «Синагрип, царь Адоров и Наливския страны». Странно, это не заголовок, а первые слова сочинения – однако же киноварью, как заголовок. Опять замысловатая восточная повестушка, он уже встречал её в одном московском рукописном сборнике. Стар он стал, дабы тратить драгоценное время (ох, немного ему осталось!) на перечитывание пустых сказок… Пролистнем. Теперь: «Слово о полку Игореве, Игоря Святъславля, внука Ольгова». Вот наконец-то нечто поистине новенькое! А недлинное это «слово», чуть больше десятка листов. Забавно заканчивается: «Князем слава, а дружине аминь». Оставим на закуску. Отец Димитрий пролистал фолиант назад, к заглавию древней проповеди, перенёс сюда закладку. Теперь: «Деяние прежних времен храбрых человек о борзости, и о силе и о храбрости». О вдове какой-то греческой, про неведомого сарацинского царя Амеру… «Преславный Девгений 12 лето мечем играше, а на 13 лето копьем, а на 14 лето похупается всех зверей победити». Тьху ты! И дальше до конца рукописи, до доски, всё сказка тянется об этом греческом богатыре-подростке, всё его имя («Девгений» да «Девгений») мелькает…
Отец Димитрий передвинул на лоб очки и прикрыл глаза, утомленные быстрым просмотром фолианта. Сладостное предчувствие открытия вернулось к нему, но в ослабленном виде. Если повезло ему сегодня, «Слово» окажется никому еще не известным древним историческим сочинением, да еще и в своеобразной форме проповеди. А если будет оно достаточно благочестиво, то не грех новинку и подготовить к изданию, чтобы напечатано было вместе с «Келейной летописью» – конечно же, после его смерти, когда – дай то Бог! – настанут лучшие для православного просвещения времена.
Прошло полчаса, отец Димитрий добрался снова до смешной обмолвки насчет «аминя дружине» и разочарованно вздохнул. Прочитал он усердно до того места, где «ветры, Стрибожьи внуки» осыпают стрелами русские полки, а потом, так, просмотрел наскоро. Неведомый сочинитель мыслит как бы в поэтическом восторге, однако какой беспорядок себе дозволяет – ни повествования сколько-нибудь связного, ни ритма, ни размера, ни рифмы – одни восклицания да смеху годные дискурсы! Отец Димитрий и рад бы тут ошибиться, но увы…! Знает ведь, о чем говорит: православная муза доныне его посещает. Вот весьма кстати вспомнилось:
Аще кая письмена испытати требе,
Хотящим живот вечный с тех стяжать в небе,
Житий святых наипаче требе чести книгу,
И в благом Животдавца труждатися игу.
Вот так – и красиво, и затейливо, однако же и поучительно ведь… Русские (в «Слове» названные почему-то «русичами»), когда с половцами бились, уже были, несомненно, христианами, а этого в «Слове» даже и не видно. Сочинитель сыплет именами языческих богов, не боясь геенны огненной. И вовсе не для благочестивой какой аллегории, как киевские поэты времен Петра Могилы, что очумели, отхлебнув вершков латинской образованности – те додумались и мать всех наук, богословие, печатно назвать "Минервой православно-кафолической", а благодетеля своего митрополита изобразить в виде Муция Сцеволы…
И всё-таки любопытная вещь, древняя к тому же. Отечественного умоустроения, не переводная, как те сказки. Не дать ли Савке Яковлеву переписать? Есть ведь у него, грешного архиерея, заветная тетрадка под собственноручным заглавием: «Книжка различных вещей неисправленных». Чего там только нет – и даже о том, как святой Петр Муромский поразил Агриковым мечом летающего огненного змия… Однако переписывать опус, исполненный славянского язычества – не значит ли это способствовать вредному распространению древних суеверий?
Отец Димитрий вздохнул еще раз, взял, не глядя, в руку повседневный свой посох, к стене прислоненный, и стукнул им об пол.
– Савва! – и ввалившемуся в келью косоплечему переписчику своему Яковлеву. – Бери сию книгу и отвези в Ярославль, в Спасо-Преображенский монастырь. Отдай в руки отцу архимандриту. Скажи, что благодарю и что не нужна мне более. А вернулся чтобы к вечерне. Знаю я тебя, гуляку!
Визит митрополита Ростовского и Ярославского Арсения к Иоилю Быковскому, бывшему архимандриту Спасо-Преображенского монастыря.
Ярославль, 10 сентября 1792 г.
– Что-то не пойму я, ваше преосвященство, чего вы от меня, немощного старика, хотите? – спросил Иоиль Быковский нежданного своего гостя, архиепископа Ростовского и Ярославского Арсения. – Я ведь на покое уже более четырех лет, щедротами государыни нашей императрицы живу на пенсион, равный моему прежнему содержанию архимандрита и ректора семинарии. Ко книгохранительной казне Спасского сего монастыря давно уж касательства не имею.
– Вы – и немощный старик? Без малого в девяносто лет вы крепки и бодры, отче Иоиль, дал бы Бог и нам, грешным, такое долголетие, – заявил пятидесятилетний собеседник старого архимандрита. Изящно подстриженный и одетый, обрюзг он за те два года, что не виделись, и приобрел синюшные тени под глазами, весьма не понравившиеся Иоилю. – И никогда я не поверю, отчинька, что вы забыли о четырех древлеписьменных книгах, заимствованных мною из казны Спасского монастыря для графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, обер-прокурора Святейшего Синода, на прочтение его сиятельством.