Страница 83 из 87
Эпилог
Об одном трудовом утре святого Димитрия Ростовского.
Ростов Великий, архиерейское подворье. 15 мая 1708 года
Ростовский митрополит Димитрий открыл глаза – и вернулся из хаотически соединенных воспоминаний далеко не безоблачного киевского детства в скромный уют своей кельи в Ростове Великом. Он всегда легко просыпался, когда по древнему монастырскому обычаю позволял себе вздремнуть после заутрени. Иное дело – вставать на заутреню, да еще после ночи, проведенной за книгами, да еще под бамкание огромного колокола, варварски названного «Сысоем»…
Почему-то каждый раз после такого пробуждения митрополит ощущал обиду на государя царя и великого князя Петра Алексеевича, но не сразу, потому что с кровати видна только келья, которую можно было обставить и устроить по своему вкусу, а когда, обувшись, подходил к окну, чтобы проветрить. За окном открывался вид на Соборную площадь, и тут уже одного взгляда хватало, чтобы понять, что ты не дома, на милой, хоть и разоренной бесконечными войнами Украине, а в чужой и холодной Московии. Архитектор, построивший эти Архиерейские палаты, желал, наверное, в простоте своей московской, привыкшей перед начальством пресмыкаться души, чтобы господин отец митрополит, в оконце выглянув, потешился зрелищем всех каменных церквей, сгрудившихся на митрополичьем подворье, называемом в народе попросту Ростовским кремлем, вокруг гигантской коробки Успенского собора. Да, хоть не черные бревна это с мохом и тараканами меж ними, однако как далеко этим угрюмым строениям чуть ли не византийского еще пошиба до веселых, обильной лепниной и резьбой украшенных храмов милой отчизны!
Отец Димитрий понимал, что обижаться на российского царя не по-христиански, да что поделаешь? Тот оторвал его от мирных церковно-ученых трудов на родине, назначив митрополитом Тобольским. Предшественник его, Игнатий Корсаков, сошел с ума в диких местах, а отец Димитрий в Москве, в Сибирь не успев отправиться, разболелся. Свирепый и придирчивый самодержец ему не поверил, лично приехал навестить на подворье Крутицкого монастыря, осмотрел, определил горячку и от назначения освободил. Почти год провел киевский ученый чернец в пестрой толпе, окружавшей Петра – среди жадных придворных, красномордых иностранцев и проныр-купцов. Царь-novator переворачивал Россию кверху дном, безумно возжелав в несколько лет из полутатарской державы, воображающей себя Третьим Римом, сделать европейскую – и как тут было обойтись без голов украинского ученого монашества, перенявшего основы латинской образованности? Потом назначен был отец Димитрий митрополитом Ростовским.
Время от времени отец Димитрий наезжал в огромную и бестолковую Москву, читал проповеди в кремлевских церквях и однажды исполнил свой христианский долг пастыря, бесстрашно упрекнув стоявшего на клиросе среди певчих царя Петра в гневной ярости и в приверженности Бахусу, чревоугодному богу, а также прелестной, однако же коварной Венере. Устройство школы, наставление священников, невежественных не менее чем их паства, борьба с влиянием на эту паству старообрядцев, которых он считал квинтэссенцией московской дикости и суеверия, отнимали немало времени у занятий наукой. Но всё-таки отец Димитрий закончил труд своей жизни, фундаментальную «Книгу житий святых…» и подержал в руках отпечатанный в Киеве последний, четвертый её том (в десть, толстенный!) на три последние в году месяцы, июнь, июль и август. Теперь все силы свои бросил он на другую давнишнюю свою задумку. Называл он её шутливо «Летописью келейной», и должна была она стать живо написанной и общедоступной библейской историей.
Еще в Киеве достал отец Димитрий и, не пожалев времени и труда, переписал для себя огромный рукописный «Хронограф». Переводной труд сей о библейской истории собственно и рассказывает, однако совершенно устарел и для современного чтения даже в Российских Европиях совсем не годится. Годился он как источник исторических библейских сведений, но тот свой список отец Димитрий вынужден был оставить в Киеве. На днях ему привезли из книгохранительной палаты Спасова монастыря в Ярославле тамошний список «Хронографа», не больно и отличающийся от переписанного им киевского, взятого на время под самые страшные клятвы у головы московских стрельцов. Вчера отец митрополит закончил основную свою с «Хронографом» работу: сделал все нужные выписки и дал даже ученую ссылку на источник: «Хронограф Спасский ярославский».
Сегодня положил он себе проделать дополнительные с рукописью манипуляции, прежде чем вернуть её в Ярославль. Ведь ярославский «Хронограф» оказался сборником (по-латыни если, конволютусом), и предстояло еще взглянуть на дополнительные рукописи, присоединенные при переплете к «Хронографу». Отец Димитрий достал с полки толстенную рукопись, приятно пахнущую старой кожей и немножко пылью, поднес к своему столу, установил на подставку. Отдышавшись (а было ли отчего запыхаться, спрашивается?), осторожно отжал и отщелкнул защелки (с одной из них улыбнулся ему вырезанный уверенным резцом на меди круглолицый человечек), разогнул книгу на том месте, где оставил любимую свою закладку зеленого шелка…
Помедлил немного, потому что хотел растянуть восхитительное ощущение, которое едва ли сумел бы выразить словами. С таким чувством, наверное, на берегу далекого тропического моря смуглый пловец раскрывает ножом раковину, в ней надеясь обрести драгоценную жемчужину. Так и здесь, в российских рукописных сборниках, может оказаться что угодно: от никому не нужных сказочных, не всегда и пристойных повестушек до неведомого доселе поучения святого Василия Великого. Итак, слева на странице заканчивается «Хронограф» и последние строки выписаны сужающимся книзу мыском с завитушкой, справа же (ах, сердце замирает…), справа – да, «Временник, еже нарицается летописание русских князей и земли Русской». Бумага пошла уже другая, лощеная, и почерк древний, который малорусу куда легче читать, чем современную московскую скоропись….