Страница 87 из 90
С таковым и столкнулся он в Выре на свою голову. Скоморох сбил цену, высказав сомнение в том, что чулки-штаны удастся отстирать. В конце концов, ударили по рукам, скоморох расплатился и тут же исчез, а Торсук, пожелав на скучноватом обратном пути обстоятельно разглядеть полученные от него арабские монетки, с ужасом обнаружил вместо них тонкие березовые кругляши. Без злого духа тут не обошлось!
Ватаге приобретение скомороха, именем Прыгуна, пришлось по душе. Скоморохи прекрасно знали, что русичам, как и скоморохам, немецкая одежда кажется смешной, а посему для весёлого ремесла годится. Вот так заморского покроя красная котта и разноцветные чулки-штаны плясали, прыгали и ходили колесом на самом Прыгуне, на его сыне, на племяннике, затем на внуке и правнуке, пока не истрепались. Наконец, настало время, когда на зимовке в Галиче стал Зеленка, правнук Прыгуна, платье ватаги разбирать совместно с женкой своею, и согласились они, что дыру на спине уже не залатать и тем более, не заштопать и что, вообще, смотрится немецкая одежка теперь не смешно, а жалко. Хозяйка клети, вдова Лушпайка, согласилась взять тряпки в счет пожилого за клеть, ибо рассчитывала перешить верхнюю одежку на кафтанчик для старшего сына, пятилетнего Крючка, а из нижней выкроить рукавицы для младших. В этом кафтанчике и пролежал Крючок вместе с мамкой под слоем пшеницы в перекрытой яме для зерна те страшные сутки, когда по горящему Галичу шныряли низенькие желтолицые нелюди в вонючих шубах.
Рукавички так и сгинули вместе с младшими детьми Лушпайки, исчезнувшими без следа, а со старшеньким она порешила уйти как можно дальше на заход солнца, куда, как все говорили, татары-песиголовцы и в следующий раз не доберутся. Вдова зацепилась только в Бамберге, где устроилась у богатого бюргера не то кухаркой, не то как рабыня. Из этого рабства выросший Крючок освободился, продав себя в императорское войско, а мать, весточки от него не дождавшись, лишь смертью своей. Оставшаяся после неё котомка досталась в наследство новой кухарке, молодой немке, которая из ветхого уже кафтанчика выкроила тоже детскую жилетку. Кухарка-немка, хоть и безмужняя, рожала по младенчику почти ежегодно, и жилетка исправно переходила от маленького Ганса к маленькому Фрицу. А когда, несмотря на регулярную починку, одёжка, в конечном счете, совсем истрепалась, постаревшая кухарка спрятала её в свой сундук. Сама она не знала, на что еще можно пустить жилеточку, но если сейчас не знает, то разве со временем кто-нибудь поумнее не сможет ей подсказать? То есть она не такая уж дура была, чтобы не догадаться пустить тряпьё на прихватки для сковородки или на половую тряпку, однако на такие дела пусть хозяйка своё собственное добро выдает!
От кухарки-немки сундук перешел к её старшей дочери Грете, избравшей занятие более веселое, чем у её рассудительной матери, но и более рискованное. Сверху в сундук аккуратная Грета укладывала теперь свои яркие и справные наряды, однако не выбрасывала доставшуюся от матери-кухарки ветошь, лежавшую под ними: полный сундук тешил её чувство собственного достоинства. Благополучно состарившись, она принялась доживать на отложенные деньги, однако вынуждена была экономить.
Одним прекрасным солнечным утром старая Грета увидела, как мимо её окошка промелькнул незнакомый горожанин с мешком за плечами. Она навострила уши: стук в калитку, визгливый голос квартирной хозяйки, неразборчивое бормотанье пришлеца. Наскоро привела она себя в порядок и подкралась подслушивать под окно кухни. Незнакомец, без конца повторяясь, убеждал хозяйку, что теперь совсем уж ненужное тряпьё можно продать на бумажную мельницу и что он готов предложить очень хорошие деньги. Квартирная хозяйка, известная в приходе своим упрямством, на это каждый раз отвечала, что подождет, пока явятся другие покупатели – глядишь, и предложат лучшую цену. Старая Грета охнула про себя и, пригибаясь, пробралась к калитке, чтобы подстеречь незнакомца и привести его к себе в светелку. Уставившись на дверной молоток, она вспоминала, как в прежние годы устраивала засады на незнакомцев совсем с иной целью. В отличие от вздорной квартирной хозяйки, старая Грета не была расположена поджидать других покупателей для своего тряпья, а расположена была сегодня же вечером выпить вволю доброго светлого пива.
Через пару недель Иоганн, тот самый средовек с полным мешком за плечами и с дорожным посохом в правой руке, пришел в славный швабский город Равенсбург и немало насмешил таможенника, показав ему свой товар. Однако на стук в ворота бумажной мельницы Карла Пфальца к нему, в конце концов, вышел сам мастер в воняющем всяческой алхимией фартуке и лично повел на склад сырья. Увы, среди ветоши, купленной Иоганном за свои кровные у старой стервы в Бамберге, оказалась тряпка, которую мастер Карл выбросил недрогнувшей рукою в угол, на кучу такого же неходового товара.
– Ткань была хлопковая, что верно, то верно. Однако не годится она, потому что окрашена кошенилью. А кошениль – краска до того стойкая, что не обесцвечивается. Так что извини.