Тайный ужас короля Гейзы

– Хотя, если подумать, разве они мадьяры? – это братец Жак нарушил тишину. – Святой Иштван немец наполовину, его святой отпрыск – на три четверти, а святой епископ Герард вообще – заблудившийся итальянец. Между тем мадьяры еще полустолетием раньше приняли участие в творении святых. В почетной роли римлян-язычников: те своими казнями христиан создавали первых мучеников. Такую услугу мадьяры оказали святой Вибораде – и она первой из дочерей Евы была причислена к лику святых римским папой. Рожденная в знатной семье, владевшей Богом забытой швабской деревушкой, название которой я позабыл… Да, а еще забыл я сказать, что историю эту рассказал мне святейший отец митрополит Лукас, а он прочитал её в Париже в новейшей книге «Vita sanсtorum», то есть в собрании житий мучеников, дополненном «Usuardi martiologium». Впрочем, зачем оно вам? Итак, не выйдя в положенном возрасте замуж, Виборада превратила свой дом в лечебницу для больных бедняков, коих приводил к ней её брат, священник и ректор церкви святого Магнуса. Вместе с братом она совершила паломничество в Рим, после чего приняла монашеский обет в бенедиктинском монастыре Святого Галла.

– Была, небось, дурнушка еще хуже Лизки, – дополнил свой перевод Марко.

Братец Жак поднял бровь. Потом произнес раздумчиво:

– Соседи над нею насмехались, называли безумной… В чем-то я готов согласиться с ними. К лицу ли бабам христианские добродетели, не притворщицы ли даже лучшие из них? В нашем ордене, картезианском, нет женских монастырей – и слава за то Богу всемогущему.

– А у православных тоже есть женские монастыри, – заявил Хотен и улыбнулся некстати.

– Святая Виборада не ужилась и в монастыре, где переплетала книги. Странное занятие для монахини, скажу я вам! Она попросила брата построить ей отдельную келью – сначала возле монастыря Святого Галла, а потом распорядилась перенести лачугу поближе к Церкви святого Магнуса, чтобы жить отшельницей. Ну, и прославилась строгим нравом, наставничеством, будто бы, даже даром пророчества, как древняя языческая Сивилла. Будто бы сам дьявол позавидовал нищему, коему Виборада ежедневно отливала половину своей обеденной похлебки, и принял облик сего несчастного…

Внезапно братец Жак замолчал и принялся вслух считать звоны, доносящиеся уже некоторое время с колокольни. Сказал досадливо:

– Эх, не досказал. И вина не успел глотнуть. Пора мне бежать к сорванцам-королевичам. Старый Ансельм меня подменял, а я уже даже немного опаздываю.

Исчез братец Жак, а Прилепа заявила:

– Вы, мужики, о чем бы беседу не начали, обязательно на баб свернете.

Марко и Хотен переглянулись. Хотен сказал:

– Теперь можно и за дело. Слесарь только пропал куда-то. А мы пойдем сейчас охрану проверять.

– Ано.

– А я дождусь слесаря с кружкой и отнесу посуду на кухню, – доложила ключница, хоть её никто и не спрашивал.

Марко помог Хотену натянуть котту, посоветовал вызвать цирюльника: пора подстричь волосы и усы, да и побриться чисто, а не как в походе. Подпоясался посол, подвесил к поясу ножны с мечом – и вот он, крепостной двор, освещенный последними отраженными лучами закатного солнца. Тот угол, где ночью лежало тело палатина Чабы, накрыла черная тень колокольни.

У главного входа во дворец могучий, до зубов вооруженный воин подозрительно оглядел их и отступил в сторону, открывая доступ к двери.

– Лучше бы у королевской опочивальни поставили такого хоробра, – пробурчал Хотен.

– Ано, добры рытер, – кивнул Марко.

Да, дворец охранялся лучше, чем вчера. Они сразу поднялись на третье жильё, чтобы проверить, как охраняется королевская семья. Охранники теперь стояли едва ли не у каждой второй двери, и Марко вполголоса объяснял, кто живет за какой дверью. На первом жилье они почти было прошли мимо кельи старого Ансельма Толедского, если бы Хотен не обратил внимание на странное поведение охранника: тот прислонился спиной к стене, прижал к животу алебарду и, опустив забрало шлема, похожего на таз, беззастенчиво спал.

Когда Марко окликнул здоровяка, а Хотен хлопнул по плечу, спящий вдруг с громким звоном и грохотом свалился на пол, а его алебарда только чудом не поранила зазевавшегося толмача. Хотен поднял с полу шлем: на затылочной части видна была свежая глубокая вмятина. Тут чекан, боевой молоток, сработал…

– Он йе в безвэдоми…

– Бор, – вдруг четко произнес воин.

– Главное, жив, – кивнул Хотен, вытащил из ножен меч и осторожно постучал в дверь. Не дождавшись ответа, медленно толкнул дверное полотно, оставшееся неподвижным. – Надо же, заперта…

Присел на корточки перед замочной скважиной и, поднимаясь на ноги, протянул озабоченно:

– Заперто. И ключ торчит в скважине, вставлен изнутри. Ей-богу, не помнится мне такого…

– Неужели жена никогда не запиралась от тебя, пьяного, в спальне?

– Шутки кончились, Марко, – криво ухмыльнулся сыщик. – Да знаешь ли ты, что я только сейчас вот перестал тебя подозревать? Вернулся ты в Стерегом – и сразу убийства продолжились…

– Обидно такое услышать…

– Нет времени прощения просить! Не в службу, а в дружбу, Марко! Пришли сюда мой посольский десяток в доспехах, Прилепу с отмычками, и пусть приведет слесаря, если уже вернулся. Лекаря или знахаря зови… А раньше всего моих ребят. Ибо что-то стал я побаиваться нашего затейника. Уж не дьявол ли он во плоти? Выскочит – а я тут один… Чем мне тогда поможет сия железка?

– Возьми лучше алебарду: страшное оружие… Прилепу – с чем? Не понял я…